Особый талант
Шрифт:
— Не хочу.
— Тогда делай, как я тебе говорю. Если, конечно, у тебя не пропало желание со мной работать. Я, знаешь ли, тоже хочу спать спокойно. Но вполне возможно, что тебе придется попотеть. Разок-другой сходить на допросы или еще что-то в этом роде. Не думаю, что к тебе будут сильно приставать. Банда разгромлена, главарь уничтожен, второстепенные члены ушли в тень, и можно выпить стопку за победу и сверлить дырочку для ордена.
— Все понял. Сделаю, как вы сказали.
— Вот и славно. А так сказать, познакомимся мы с тобой на похоронах.
Вечером во время ужина Пашков сделал так, что снова оказался за одним столом со Львом Яковлевичем. Для этого он просто пришел пораньше и кивнул
20 января. Москва. 12 час. 30 мин
Народу было немного — человек пятнадцать. Кроме жены Матвея, Пашков тут никого не знал и потому держался особняком, не вступая в короткие разговоры. Да кладбище совсем не то место, где хочется много говорить, и за исключением записных и часто подвыпивших ораторов люди тут предпочитают помалкивать. К тому же и сами обстоятельства смерти не способствовали славословию. А кроме того, Пашков заметил как минимум двух людей, не участвовавших в траурной церемонии, но явно ею интересующихся, хотя они и старались не демонстрировать этого интереса. Один, мужчина лет тридцати в кожаной куртке на меху, держался подальше и делал вид, что обхаживает какую-то могилу. Только что там делать-то зимой? Снег раскидывать? Обычно люди подобные хлопоты оставляют на более теплое время года, хотя исключения бывают, конечно, всякие. Но в данном случае выглядело это довольно ненатурально. Второй, темноволосый, держался ближе, свободно перемещался вокруг скорбной группы провожающих в последний путь и разглядывал лица, не то выискивая кого-то, не то запоминая. Некоторые из присутствующих мужчин уже недовольно посматривали в его сторону.
Сначала Пашков подумал, что эти двое вместе, но потом понял — нет. Тот, первый, тоже с интересом посматривал на настырного коллегу или, наоборот, конкурента.
Присутствующие чувствовали себя довольно неловко. Кроме жены, а теперь уже вдовы Матвея да еще какой-то немолодой женщины, скорее всего родственницы, которые часто и искренне плакали, остальные присутствующие вели себя сдержанно. Большинство в той или иной степени знали об обстоятельствах гибели Соснина, и двойственное отношение к ним давало себя знать.
Злоткина на похоронах не было. Может, случилось что, запил, например. А может, просто посмотрел на родные места, подумал хорошенько и решил не связывать свою жизнь со столицей, где жизнь хоть и красивая, но уж больно хлопотная и опасная.
Могильщики опустили гроб в яму, на дне которой уже скопился снег, когда на дорожке показалась мужская фигура, выглядевшая довольно нелепо. Китайский пуховик, лохматая зимняя шапка, дорожная сумка через плечо. Неуверенные движения. Провинциал, да и только. При приближении фигуры Пашков с некоторым удивлением узнал в нем Злоткина. За прошедшие двое неполных суток тот похудел и вообще сильно изменился. Теперь в нем ничего не было от позавчерашнего типа — покорителя столицы, и было ясно, что искусством перевоплощения тот владеет вполне уверенно. Не взглянув на стоящего чуть в стороне Пашкова, он, тревожно всматриваясь в лица и явно стараясь понять, туда ли он попал, прошел к могиле, посмотрел на табличку с фамилией и двумя датами по разные стороны черточки, потом «узнал» вдову, за руку с ней поздоровался и первым бросил
Краем глаза Пашков видел, как новым действующим лицом заинтересовались оба наблюдателя. Черноволосый подошел чуть ли не на расстояние вытянутой руки. Заметил ли этот интерес к своей персоне Злоткин, но, едва могилу засыпали, он стал объяснять, как позвонил Матвею, а ему сказали про похороны и вот он примчался на такси, еле успел, и хорошо, что успел. Он утешал вдову, что-то говорил ей на ухо, что все слышали до последнего слова, спрашивал, в удивлении округляя глаза, охал и, вообще, вел себя непосредственно и даже, на взгляд Пашкова, переигрывал. Хотя что взять с дремучего провинциала? Святая простота, а переигрывание — это от растерянности и желания всем понравиться.
По окончании церемонии вдова громко попросила всех помянуть мужа и умудрилась каждому заглянуть в глаза, так что отказаться никто не смог, хотя двое-трое явно были не прочь уклониться от этой церемонии.
Поминки проходили в старой квартирке Сосниных, которая после приобретенных Матвеем апартаментов выглядели просто лачугой. Речи были короткие, и в них сквозило смущение. Это было понятно. Бывшие сослуживцы, с одной стороны, не могли не отдать долг памяти покойного, а с другой — тревожные разговоры о том, что Соснин был убит в результате перестрелки с бойцами из спецназа, который, как известно или, по крайней мере, как принято считать, зря не стреляет и тем более не штурмует квартир. Для этого нужны более чем веские основания. И хотя никто из присутствующих ничего толком и наверняка не знал, головы у них были и дважды два перемножать умели.
Со слов Матвея, Пашков знал, насколько неприязненно в его среде относились ко всякого рода перерожденцам и отступникам, которых определяли одним словом — предатели. И кажется, именно отношение части своих бывших товарищей очень смущало Матвея, и потому он даже не стремился больше к встречам с ними, хотя раньше, судя по всему, такие мероприятия в более или менее расширенном составе проходили регулярно. И это несмотря на то, что свои занятия последнего времени он не афишировал.
Злоткин быстро напился, лез ко всем с разговорами о том, что вот он приехал в Москву и теперь обоснуется тут, чуть ли не у каждого взял номер телефона и записывал его корявым почерком в новенькую записную книжку, которая, скорее всего, еще утром пылилась на привокзальном прилавке. Пашков тоже продиктовал ему свой телефон и в числе первых покинул тризну, чувствуя себя довольно неловко.
Выйдя на улицу, он заметил двинувшуюся за ним «мазду». Первым его желанием было повернуть обратно. Он никогда не числил себя героем, и одно только представление о том, что именно с ним сейчас или чуть позже может произойти, приводило его в ужас, от которого ноги сделались ватными и хотелось немедленно сесть, а глаза сами собой искали щель, куда можно было бы забиться, спрятаться, по крайней мере на некоторое время. И только большим усилием воли он заставил себя идти дальше, уговаривая на свой страх и риск, что среди белого дня с ним ничего страшного не произойдет, а подобная встреча рано или поздно все равно должна состояться, хотя, честно говоря, он с удовольствием бы от нее уклонился. Но сейчас ему помогали несколько выпитых за столом рюмок водки.
Он шел, и ничего не происходило. Никто его не останавливал, никто его даже не окликал. Может, за ним просто хотят проследить? Ну тогда он не будет облегчать им задачу. К тому же он уже так намаялся под этим конвоем, промокшая от пота рубашка липла к спине, ноги устали, как будто он бежал на длинную дистанцию, что с облегчением свернул к двери первого попавшегося ресторана и сел за угловой столик, стараясь спрятаться в тени, хотя теней в затейливо освещенном зале почти не было — так, полутени.