Остальное - судьба
Шрифт:
— Да не буду я никаких статей писать, — с досадой сказал Майский. — А заказали мне сценарий. Мне, главное, духом проникнуться, реальных деталей набраться… А пока я ничего не понимаю, и зачем мы здесь торчим, тоже в толк не возьму…
— Конечно, — сказал Матадор — и вдруг вытянулся и заговорил в гарнитуру: — Здесь Матадор. Да, сэр. Нет, сэр. Нормально, сэр. Хорошо он себя ведёт, не рыпается. Но Зона учит. С «дурой», например, познакомился. Да, верховая «дура», долго летает. Откуда ж её выпустили, неужели
И, обратившись к Майскому, сказал:
— Вот, беспокоится о вас Большой, а ведь у него сейчас дел полно… Он вам кто?
— Кто, кто… Жан Кокто! — буркнул Майский. — Должен мне по жизни ваш хозяин…
Матадор подошёл к нему и взял за грудки.
— Слушайте… коллега, — процедил он. — Никогда — слышите, никогда! — не произносите в Зоне этого слова. Зона может неправильно понять. К тому же Большой нам вовсе не этот самый. Просто он является для нас авторитетом.
— Понял, — поспешно кивнул Майский. — Допустил косяк, исправлюсь… Да отпустите вы меня… коллега!
Матадор разжал пальцы и слегка оттолкнул журналиста.
— Не обижайтесь, — сказал он. — У нас за иное слово и кишки выпустят…
— Прямо уж кишки, — сказал Майский. — А подраться я так даже с удовольствием, ментов здесь нет…
— Снидать пора, — неожиданно сказал Мыло. — На зори пишлы, а уж пивдень…
— В самом деле, — сказал Матадор. — А я-то думаю — чего это я такой раздражительный? А это я не жрамши!
Везде человек умеет устраиваться, даже в Зоне — с какой буквы её ни пиши. Вот и у Мыла с Матадором был оборудован на крыше свой уголок за кирпичной будкой вентиляционной вытяжки. Тут стояли несколько армейских ящиков, к одному был приколочен лист фанеры.
Мыло развязал свой рюкзак, вытащил оттуда здоровенный шмат сала, пластиковый пакет с огурцами, краюху хлеба. Белый платок с петухами, в который завёрнуто было сало, он расстелил на фанере.
Матадор принялся доставать из карманов яйца — и надоставал их целый десяток. Чем его вклад и ограничился.
— А я читал, что вы в поле одними консервами и сублиматами питаетесь, — сказал Майский.
— Только в рейде, — сказал Мыло, отключив суржик. — А тут у нас, считайте, пикник на обочине…
И снова переключил языковой регистр:
— Добродию, а що в вас у ций пляшечци? Не горилка ли часом?
В объёмистом термосе у Дэна Майского плескалась не горилка, а добрый ирландский «Клонтарф». Иные предпочитают шотландские напитки — не верьте им, ибо такие люди сущеглупые. Так что ступай себе мимо, Джонни Уокер, здесь пойло для настоящих мужчин…
Мыло вытащил страшного вида нож и стал резать им сало.
— С танкового плунжера выковав соби, — сказал он. — Ото ж добра сталь… Скильки кровосмокив попластала…
Майскому
— Ты хоть лезвие-то вытер с последнего раза? — сказал Матадор.
— Не помню, — сказал Мыло.
Майский крякнул, достал стаканчики, открыл пару банок с паштетом фуа-гра и кусок копчёной сёмги.
— А вообще-то разве можно в Зоне так, сразу… Внимание рассеивается, бдительность теряется…
— Это у вас на Материке пьют, — сказал Мыло. — А мы радионуклиды вымываем!
— Ну, за удачу! — сказал Матадор.
Если бы ирландцы умели солить огурцы, то лишь ими бы и закусывали свой виски… Но нет в мире совершенства!
Когда огурцы кончились, а сало ополовинилось, Майский сказал:
— Может, объясните столичному гусю, чего мы здесь ждём?
Сталкеры посмотрели на столичного гуся испытующе.
— Ни, — сказал Мыло. — Раньше ты нам, мил-человек, объясни, что ты за мил-человек. Чого ты у Зони забув?
Майский махнул рукой.
— Это долгая история…
— А мы и не торопимся, — сказал Матадор.
— Про давосский теракт слыхали?
— Смутно, — сказал Матадор. — Мы тут телевизор не смотрим, газет не читаем, газеты для другого надобны… Многие, кстати, в Зону для того и уходят, что обрыдли им ваши дела, своих забот хватает…
— Так вот, — сказал Майский. — В прошлом феврале шло там традиционное совещание всемирных финансовых шишек. Полный бомонд: фраки, смокинги, хрен, перец… Все собрались, кроме Сороса — чуял что-то, собака старая…
— Он ещё жив? — удивился Матадор. А Мыло не удивился — то ли знал, что престарелый магнат ещё жив, то ли не догадывался о существовании какого-то там Сороса. Второе вернее. Зато и Сорос небось слыхом не слыхивал о сталкере по прозвищу Мыло!
— …ну и прессы навалом, — продолжал Майский. — Охраны понагнали, вертолёты летают, никаких лыжников на сто вёрст вокруг… Стреляют во всё, что движется, куда и европейский гуманизм подевался. Только это не помогло. Палестинцы стакнулись с антиглобалистами…
Матадор хмыкнул, а Мыло и ухом не повёл, словно речь шла о противоестественном союзе ирокезов с могиканами.
— Это явно не один год готовилось, — рассказывал Майский. — Внедрили потихоньку своих людей в обслугу, взрывчатку в кухне прятали — это потом выяснилось, стволы — на лыжной базе. И вот ночью накануне главного совещания — пожалуйте бриться. Всех из номеров повытаскивали, кто в белье, кого с девки сняли, министр не министр, генеральный не генеральный… Ну и нас, болезных — журналистов, охранников да ту обслугу, что не в курсе была, — туда же. Потом, однако, стали разбираться, кто да что.