Останкино. Зона проклятых
Шрифт:
— Боюсь, вы ошибаетесь, подполковник. Тут Петруша напутал. Освободить вас и семью вашу — вот первейшее и единственное условие, и оно будет пренепременно соблюдено. А после вы уж сам, да-с. Помилуйте, драгоценнейший… Ну что может удержать свободного человека, такой ценою свободу свою добывшего? Для оного преград в целом мире не существует, — устало закончил Аристарх, возвышаясь над Васютиным.
— Если я не… — начал было Васютин, но распорядителя перед ним уже не было.
«Твари затеяли очередную головоломку. Нашел семью — найди выход, — думал Кирилл, выходя из отдела канцтоваров. — Два варианта. Первый — выход есть, но найти его практически невозможно. Нас формально освободят, но мы так и останемся здесь, просто сможем
Подумав об этом, он вышел на широкий проход между отделами, что был сродни авеню, от которого отходили узкие «стриты». Тогда он впервые увидел без вести пропавших в Останкине. Человек семьдесят, не меньше, брели мимо него, проходя друг друга насквозь. Некоторые сидели, прислонившись к стеллажам. Какая-то дородная тетка в дешевом спортивном костюме и тапочках стояла на коленях и мерно била себя кулаками по голове. Пространство гудело. Иногда его прорезали возгласы, крики, плач, причитания и ругань. Проходя сквозь броуновское движение несчастных, Васютин по привычке уворачивался от них, чтобы не задеть. Убедившись, что Женьки и Оли здесь нет, он стал обшаривать каждую секцию. Худощавый молодой мужчина, семеня навстречу ему и истерично оглядываясь, вдруг остановился перед полкой со строительными товарами, замер и стал оседать. «Провал», — понял Кирилл, на ходу всматриваясь в каждого.
Проходя отдел за отделом, он продирался сквозь калейдоскоп человеческих реакций на невозможное, ставшее их новым бытием. Сильные пытались понять, чтобы противостоять загадке. Они оглядывались, что-то бормотали, ощупывали стеллажи и старались забраться на них, чтобы найти хоть кого-то, взглянув на помещение сверху. Некоторые из них ходили, опустив голову вниз, как это делал когда-то Васютин. Впрочем, таких было немного. Смирившиеся сидели, закрыв лицо руками, либо потерянно бродили, пытаясь избежать встречи с тем, что отправит их в очередной провал. Раздавленные паниковали, то кидаясь на ряды полок и истошно вопя, то принимаясь носиться от отдела к отделу. Некоторые из них неистово бесновались, силясь отогнать от себя собственное бессилие. Со временем они становились либо смирившимися, либо обезумевшими. Обезумевшие вели себя по-разному, но по ним было сразу видно, что они не признают того, что вокруг. Кто-то танцевал, кто-то общался с воображаемыми посетителями. Грузный холеный парень в дорогом костюме невозмутимо разговаривал по телефону. А вот отчаявшиеся вели себя одинаково — они покорно двигались к кассам.
Свернув в очередной отдел, Васютин отпрянул в сторону, шарахнувшись от хорошо одетого мужчины с интеллигентным лицом, опустошенным непосильным горем. Профессиональная память на лица сработала безотказно, и подполковник узнал его, хотя видел только на фото. Это был Леша Ленберг. Тот самый муж Маши Ленберг, с которого для Васютина начался останкинский кошмар. Понимая, что не сможет ничего для них сделать, он внимательно присмотрелся к Ленбергу, который не мог его видеть. Леша шел очень медленно и как-то странно, будто крался на ощупь. На обезумевшего или раздавленного он похож не был. Его лицо было сосредоточенным, как будто он делал какую-то кропотливую и тонкую работу. «Петр сказал, что Женька с Олей рядом, хоть и порознь. Вроде родители могут чувствовать своих детей, особенно маленьких, и держаться поблизости, — думал Васютин, рассматривая фигуранта своего последнего дела. — И где тогда его дочь Алиса? Должна быть где-то рядом».
Быстро вернувшись в начало ряда стеллажей, он взглянул на его другую сторону и тут же заметил ее. Его позиция давала возможность видеть мужчину и ребенка разом. Девочка шла чуть впереди отца, бледная и изможденная, словно высохший цветочек. От ее вида у Кирилла пронзительно кольнуло за сердцем, отчего боль в глазницах чуть притухла. «Они здесь давно, потому она такая, — успокоил себя Кирилл. — Женька
Мутно-оранжевые очертания секций сменяли друг друга, пропуская сквозь выколотые глаза Васютина сотни лиц. Родных среди них не было. «Большая часть магазина уже позади. Скоро я их увижу. И они меня увидят, обязательно увидят», — уговаривал себя Кирилл. Он боялся даже предположить, что этого не произойдет. А ведь одно обещание Петра уже не сбылось. Выход указывать никто не собирался.
— Выход я обнаружу. Может, придется повозиться, но я его найду, — пробормотал Васютин, стараясь не вспоминать про первый вариант развития событий. — Тратить время на поиски какой-то конкретной двери нет смысла. Надо мыслить шире, абстрактнее, аллегоричнее, — размышлял он, вглядываясь во встречных людей.
Он принялся обдумывать иносказательные значения слова «выход».
— Вход наоборот, выход из ситуации… выход… выход… Мрази, мать вашу! — бормотал Кирилл, всеми клетками своего существа чувствуя, как с каждой секундой задача становится все более размытой и неясной, ускользая от его разума.
«Или дверь? Банальная дверь, спрятанная за стеллажом. Тогда на это могут уйти годы».
Прочесав очередной блок секций, единственный слепой и единственный зрячий в супермаркете вышел на крайний широкий проход, очерчивающий торговый зал по периметру. Не успев толком окинуть взглядом немногих людей, что были там, он услышал крик.
Кричала женщина. Чуть за тридцать, красивая, милая, родная. Любимая. Это был голос Ольги Васютиной. Он продирался к нему сквозь первую боль утраты, страшную пустоту бессилия, сквозь неверие в легенды и недоверие к себе, сквозь детские кошмары прошлого и вязкие годы чужой жизни. Голос этот звучал как гимн избавления, говоря, что Женька где-то рядом. Разом пронзив взглядом всю площадь прохода, Кирилл увидел ее. Она стояла, белая как полотно, зажав рот рукой, а ее глаза были искажены внезапным ужасом. Она не верила в то, что первый человек, которого она встретила здесь за эти бесконечные дни, это он, ее муж. Муж, которого она больше не мечтала увидеть, стоял в паре десятков метров от нее, перепачканный кровью и с черной тряпкой на глазах. Женское чутье, намертво скованное страхом и недоверием, в первые секунды безучастно молчало. Но вдруг очнувшись, оно обдало Ольгу волною могучего тепла, которое может исходить только от родного человека.
Боясь, что испуг заставит ее побежать прочь, Кирилл остановился, крикнув слабеющим голосом:
— Оля! Это я.
Чуть улыбнувшись немощными серыми губами, Оля сделала пару шагов вперед, покачнулась и рухнула на пол.
Бросившись к ней, Васютин услышал стремительный топот маленьких ножек, приближающийся к нему. Молча, без единого слова, с другого конца прохода к нему во весь опор бежал Женька. Его огромные синие глаза, полные слез, казалось, с трудом помещались на лице. Он бежал к спасению, к прежней жизни, куда так хотелось вернуться и где остался папа.
Кирилл бросился ему навстречу, не сводя глаз с бесчувственной жены, лежащей на полу. Подхватив на руки сына, он прижал его к себе так крепко, как только мог это сделать, не причинив ему вреда. Примкнувшись рыжими головами друг к другу, они словно воссоединили расколовшийся материк. Заливаясь слезами, Женька выпалил:
— А где мама?
— Она уже к нам идет, сынуля, уже идет, — неуверенно поглядывая на жену, ответил Кирилл. — Пойдем ей навстречу.
Все тело наполнилось теплой волной, которая была способна обогреть полмира. Чувство это было сродни счастью, но куда глубже и сильнее. Может, это радость от спасения того, что важнее собственной жизни, что есть будущее — собственного дитя.