Останкино. Зона проклятых
Шрифт:
— Слышал, что детишки тебя особо любят. А ведь они самые требовательные прихожане. Ничего от них не скроешь, да и такой вопрос порой зададут, какой от взрослых не услышишь.
— А мне легко с ними, отец Гавриил. В них такая светлая простота есть…
— Да… Не зря сказано, что их устами истина глаголет, — согласился настоятель. — Ну, а что паломничество твое? Ты ведь поговорить со мной о нем хотел, так?
— Да, отче, хотел. Совет ваш нужен, — неуверенно начат Алексий, подбирая слова.
— И помощь нужна, — вдруг подсказал ему Гавриил.
Оптинский
— Сколько раз я был свидетелем вашего провидения, а каждый раз удивляюсь.
— Да что ж удивительного в том, что духовник свое чадо чувствует? Удивительно было бы, кабы наоборот. В Москву идешь по зову души, так ведь?
— Верно, отец Гавриил.
— В церковь Живоначальной Троицы, что в Останкине, — сказал старый монах, не спрашивая. Отец Алексий кивнул. — Думаешь, молитвою бесовщину ту унять сможешь, — с явным сомнением произнес настоятель, заглянув в глаза своего духовного чада.
— Другого оружия, кроме молитвы, мне Господь не дал, да большего мне и не надо, — ответил Алексий.
— Слышу слова истинно верующего. Значит, сможешь, — довольный ответом, сказал отец Гавриил.
— Да вот боюсь, одному-то мне не сдюжить.
— И то верно. Там поганец нечестивый немалой силой обзавелся. Могуч, лукавый. Ведь никогда до сей поры такого не бывало. Не подвластен разуму людскому. Только верою его одолеть можно.
— Вот и я уверен, отче, что только верою и молитвой. А народ да власть всё на ученых надеются.
— Ну, так у власти земной другой дороги нет, кроме науки да грубой физической силы. А вера — это, отче, твой путь.
— Так были же там священники из Московского патриархата. Службы служили, литургии… — заметил отец Алексий.
— Здесь службой-то одной да литургией не обойтись, — ответил ему духовник. — Здесь бы надо пешком от Оптиной пустыни до Москвы добраться. Да чтоб дьявол в дороге искушал трижды. Верно я говорю?
— Отец Гавриил… — только и промолвил ошарашенный монах.
— Трижды нечистый тебе являлся, так ведь?
— Да, трижды. Правда ваша.
— Знаю, знаю. Посрамить тебя пытался. Дескать, никудышный из тебя христианин и воин Христов. Силу воителя пытался возвысить над силой духа. А после того как не вышло, так силу, Господом тебе данную, обманом опозорить хотел.
Потеряв дар речи, отец Алексий зачарованно смотрел на своего духовника, чуть приоткрыв рот, как смотрят на него самого его юные прихожане, которые приходят на проповедь, пряча в кармане рубахи «гончую» машинку или разодетого пупса. А тот продолжал, улыбаясь одними глазами и посмеиваясь над дьяволом, как и подобает тому, кто сильнее его.
— А в третий раз, когда явился, поклониться ему призывал якобы ради праведного Божьего дела. Так было?
Алексий лишь кивнул, шумно сглотнув.
— И чем искушал? — поинтересовался настоятель.
— Жизни людские спасти предлагал, — ответил монах.
— А мне — веру паствы сохранить. Хитрый, поганец. Знает, кого чем соблазнить. И много жизней?
— Очень. Больше двух сотен.
— Да, немало. Страшно отказать-то было?
— По
— А как же? Обязательно загубит.
Услышав такой ответ, паломник сильно побледнел, зрачки его расширились, а лицо обсыпали крохотные бисеринки пота.
— Так что же это… получается, что я…
— Да, отче. Получается, что ты тех людей от вечной муки спас. Стал бы просить за их жизни земные, он бы слово свое сдержал. Хотя, постой… Когда они погибнут, он сказал?
— Да вроде в течение суток, что с сегодняшнего дня начнутся.
— Тогда все ясно. Сдержал бы он слово. Убил бы их сутками позже. А души их прямиком бы в ад отправились. Ведь ты за их жизни у него просил бы.
— Так ведь про души он…
— Так на то он и лукавый! — перебил Алексия отец Гавриил. — Про души он бы тебе потом сказал, после поклона с просьбой.
— А что со мной бы стало?
— Ну, это тебе виднее, что бы с тобой стало бы, отец Алексий, после того, как ты двести душ в ад бы отправил, перед тем дьяволу поклонившись. Являлись бы они к тебе все разом да по очереди. И не только во сне, но и днем. Просили бы тебя в петлю влезть, чтоб их от мук избавить. — Архимандрит замолчал, внимательно посмотрел на паломника и добавил: — А это уже, сам понимаешь, другая сделка.
Потрясенный монах хотел было что-то сказать, но лишь шумно вздохнул, не в силах подобрать слов.
— С дьяволом связаться, хоть движением мизинца к нему обратясь, — верная погибель души, — сказал настоятель. Они помолчали, каждый о своем.
— А я уж думал, грешным делом, что у меня… — замялся Алексий, устыдившись своего неверия.
— Что у тебя галлюцинации? Так это тебе любой психиатр подтвердит, коли ты ему расскажешь! — широко улыбнулся отец Гавриил. И тут же улыбка исчезла с его лица. Доверительно наклонившись к монаху, архимандрит произнес приглушенным голосом, словно опасаясь, что их могут услышать: — Пойми, Алешенька, сейчас уже пора понять. Господь призвал тебя к большому делу. Тысячи и тысячи его слуг, православных, католиков, протестантов, не задумываясь отдали бы свои жизни, чтобы оказаться на твоем месте. Запомни, как «Отче наш». Мира, в котором дьявол искушает тебя соблазнами жизни и поворотами судьбы, существуя где-то там, за гранью твоего существования, более для тебя нет. Да ты и сам в этом убедился. Отныне ты — воин Христов, в самом прямом смысле слова. Всевышний тебя к этому всю жизнь вел. Теперь твой час настал.
— Отче! — сдавленно прошептал Алексий, с трудом сдерживая слезы. — Почему же дьявол ко мне уже трижды являлся, а Господь ни разу?
— То есть как это ни разу? — изумленно переспросил его духовник. — А брата своего ты разве не видел, прежде чем в паломничество собраться? Он посланником его был, а ты и не понял? Господь, Алеша, настолько… — Архимандрит запнулся, подбирая верное слово. — Его могущество так велико, что не каждый сможет узреть Его. Лишь немногим Он является. Тем, кто готов. А нечистый… тот такой силы не имеет. Его каждый увидеть сможет.