Остановить бога
Шрифт:
— Белавушка…
— Я, — ответила она, утирая слезы. — Ты лежи, родненький, тебе еще силы восстановить надо, крови-то много потерял.
— Белавушка, — снова прошептал он и протянул к ней дрожащие от слабости руки.
Девушка обняла его, нежно целуя в щеку. Потом приподнялась, погладила по волосам, еще раз поцеловала и, пошатываясь, пошла, ведомая Всемилой к чародеевым шатрам.
— Отдохнуть тебе надо, — сказала матушка. — Одной на всех не хватит. Раздашь чародеям их дары, они себе силу вернут и долечат.
— Где Радмир? — спросила Белава, думая,
— Не знаю, — ответила Всемила, тоже начав озираться.
— А если он… — девушка задохнулась, в ужасе глядя на мать.
— Глупости, живой, — твердо ответила женщина и снова обшарила стан глазами.
Дарей встретил их у входа в шатер Милятина. Он взглянул на учениу и сразу пошел искать еду. Прежде, чем зайти в шатер, девушка потянула силу из воздуха, смешала ее с силой земли и уже уверенней вошла в шатер. Там тоже не было Радмира. Зато был тот самый мужик с лукавыми фиалковыми глазами, которого закрыла собой женщина-богатырь и полянский царь с повязанной головой и рукой на перевязи. Они с любопытством взглянули на Белаву, потом опомнились и поклонились в пояс.
— Вот она наша спасительница, — весело подмигнул разбойник. — Зови меня Лихой.
— А где Радмир? — спросила она.
— Не знаю, — пожал плечами бывший атаман и нахмурился. — Не видал нашего странника, твое величество?
— Видал, когда он моего бывшего первого советника на меч, как куропатку, насадил, — ответил полянский самодержец. — Потом вроде коня своего подозвал. А дальше меня отвлекли, — усмехнулся царь и недвусмысленно поднял глаза к повязке на голове.
Радмир так и не нашелся до вечера, когда Белава, уже отдохнувшая, возвращала дары чародеям, меняла оборотней в обратную сторону и опять лечила раненных. Радовало, что среди мертвых его не было, среди раненных тоже. Он просто куда-то исчез. К утру воин тоже не вернулся, и к полудню. Зато пришел Ярополк, который отсыпался все это время.
— Белавушка, — позвал он. — Дозволь поговорить с тобой.
Они побрели подальше от людей. Какое-то время никто не нарушал молчание. Наконец тысячник взял ее за руку, усаживая на небольшой пенек. Он присел напротив, все так же держа за руки. Потом прижал ладошки девушки к своему лицу, глядя на нее с нежной грустью.
— Любишь его? — то ли спросил, то ли утвердил он.
— Люблю, — тихо ответила она, пряча глаза.
— А меня?
— И тебя, но иначе, — Белава посмотрела на него и снова опустила глаза.
— Для свадьбы совсем такая любовь не подходит? — Ярополк грустно усмехнулся, уже зная ответ.
— Нет, Ярушко, совсем не подходит.
— А для дружбы?
— Для нее в самый раз.
— Больно, — сказал он, не обращаясь к ней. — Но я переживу, правда. Итак слишком долго мучил тебя и себя. Знал ведь, кто тебе нужен, но о себе больше думал. Ты уж прости меня, душа моя. Я более не настаиваю на свадьбе, но дозволь иногда навещать тебя, остаться тебе другом, братом. Кем скажешь, тем и буду.
— Ты отпускаешь меня, Ярушко? — Белава подняла на него глаза.
— Отпускаю,
— Спасибо, — ответила она и обняла Ярополка, нежно целуя в щеку. — Я всегда мечтала иметь старшего брата.
— Значит у меня вместо невесты появилась сестра. А что, невест вон сколько ходит, а сестра одна.
Тысячник слегка поддел пальцем ее носик и снова улыбнулся. Радмир не появился и до их отъезда. Белава с тоской смотрела на покидаемый берег Граньки.
— Где же ты, любый мой, — с тоской прошептала она.
Злата лениво брела к чародееву подворью, время от времени всхрапывая и потряхивая головой. Прошел месяц, как они вернулись после полянских событий. Всемила настояла, чтобы дочь пожила в отчем доме, отдохнула от всех невзгод и набралась сил. Матушка окружила приунывшую Белаву заботой, стараясь развеселить девушку. Но та грустила, все более уходя в себя.
— Бесов странник, — ворчала матушка, когда Белава не слышала. — Доводит дочку мне. И куда делся?
Девушка один раз не выдержала и отправила Радмиру вестника, но ответа так и не получила. Возможно вестник так и не нашел его, а может он просто не захотел отвечать. Иногда ее обжигало огнем от мысли, что Благомил успел наговорить страннику о ней все, что заставлял делать. Тогда хоть было ясно, куда он пропал. И было больно, так больно, как еще никогда не было. По ночам она тихо плакала в подушку, и Всемила наконец решила, отпустить дочь к Дарею. Пусть хоть в обучении забудется.
И вот теперь они со Златой неспешно двигались к Дарею. Не было той радости, что гнала ее после сватовства Ярополка, не было хитрого Лешего в облике нагловатого лиса, была тоска. И кобылка поддалась настроению хозяйки. Вот и знакомый пригорок, вот и ворота, которые открыл вечно взлохмаченный Дикуша, приветливо подмигнув девушке. Она вошла в терем, поздоровавшись с Ярой и Кумаем, поднялась к себе в свтелку и замерла, глядя на два небольших сундука, стоящие на лавке и маленький ларчик.
Белава подошла к сундукам, откинула крышки и замерла, изумленно глядя на… красные бусы. Она лихорадочно открыла ларчик, там лежали сережки с изумрудами.
— Как и обещал, — раздался голос за ее спиной. — Два сундука красных бус и сережки. Как твои глаза, солнышко мое ясное.
Сердечко бешено забилось в груди девушки, она обернулась и не сдержала слез, глядя на улыбающегося Радмира. Она бросилась к нему и вместо объятий, который он открыл ей, начала бить воина кулачками в грудь.
— Где ты был? Где ты был, гадкий насмешник? — кричала она. — Ненавижу тебя, ненавижу!
— И я тебя люблю, — тихо ответил он и опять воспользовался излюбленным средством- заткнул рот девушки поцелуем.