Остановите самолет — я слезу! Зуб мудрости
Шрифт:
Перед домами установлено выкрашенное в белый цвет тележное колесо. Колесо от обычной телеги, которую тащит лошадь, что еще очень часто можно встретить на дорогах России, но никак не в Америке.
Я ни разу не видела в Америке телеги. А живую лошадь, только лишь когда в Манхэттене выезжали бравые молодцы из конной полиции, и это больше похоже на маскарад. Тележные колеса выставлены перед домами, да так назойливо, что сразу понимаешь — это символ чего-то, чем гордятся обитатели дома.
Б. С. похвалил мою наблюдательность и объяснил мне, что выставленное перед домом колесо — это символ американских пионеров, осваивавших эту землю, и должно свидетельствовать,
— А почему так много колес? — удивилась я. — Почти у каждого дома. Все они потомки пионеров?
— Навряд ли, — рассмеялся Б. С., — но всем хочется быть стопроцентными янки.
— Насколько я понимаю, евреи начали переселяться в Америку, когда у пионеров выросли правнуки. Почему и у них выставлены такие же колеса? — я кивнула на дома, где горели семисвечники, а у входа белели тележные колеса, как и у христианских домов.
— А чем евреи хуже? — сказал, улыбаясь, Б. С. — Они тоже хотят выглядеть стопроцентными. Купить колесо недорого стоит. К тому же евреи порой имеют на это больше оснований. Их совсем недалекие предки в России или Польше были балагулами — ломовыми извозчиками. У них были телеги, а телеги, как известно, стоят на колесах. Поэтому американский еврей, выставивший перед домом тележное колесо, как знак своего благородного происхождения, никого практически не обманывает. Кроме самого себя.
Мы уже приближалась к владениям мистера Крацера. Заснеженный холм, поросший лесом, большое незамерзшее озеро, и без единого строения лес слева и справа — все было собственностью одного человека. Нью-йоркский дантист купил эту землю по дешевке много лет тому назад, а сейчас это составляло огромное богатство. По окраинам своих владений мистер Крацер отрезал небольшие участки и пускал их в продажу, но основную территорию не трогал — приберегал до еще более высоких цен. По его земле была проложена частная асфальтовая дорога, ведшая к вершине холма, который был увенчан трехэтажным домом, сложенным из дикого камня, наподобие средневекового замка.
При въезде на холм нас постигла неудача, которая потом обернулась неожиданной удачей для меня: мы остались с Б. С. ночевать в этом доме-замке. Дешевая развалюха — машина Б. С. заглохла на подъеме. Он поставил её на тормоза и с полчаса ковырялся под поднятым капотом. Я ходила вокруг машины, глазела по сторонам на голый лес и совсем озябла. Б. С. чертыхался, вымазался в машинном масле, но оживить этот труп не смог. Он в сердцах захлопнул капот, позвал меня, и мы пошли пешком по петлистому асфальту к дому.
Мистер Крацер вызвал по телефону механика со станции обслуживания, тот прикатил, когда уже совсем стемнело, и, заглянув под капот, сказал, что работы здесь много, придется нашу машину отбуксировать на станцию, и раньше чем завтра мы ее никак не получим.
Б. С. осторожно спросил о цене и механик ответил, подумав, что ремонт обойдется долларов в сто. Б. С. только горестно вздохнул — для него такой непредвиденный расход был разорителен.
— Вот видишь, Олечка, — сказал он, потрепав меня по плечу, — подтверждение народной мудрости «Мы не настолько богаты, чтоб покупать дешевые вещи».
Хозяева предложили нам остаться у них ночевать. Мы позвонили маме, объяснили ей, что случилось. Она сначала расстроилась, потом успокоилась и лишь попросила Б. С. проследить, чтоб меня уложили спать в теплой комнате, иначе я простужусь.
Мы остались в этом огромном пустом доме, где только шипение радиаторов парового отопления
Перед домом стоял белый спортивный «Корветт» этой прислуги, и, закончив сервировать стол, негритянка сняла передник, облачилась в дубленую шубку, по которой в Москве помирают модницы, и укатила в своем «Корветте». Это и есть расовая дискриминация по-американски. Дай Бог, чтоб в СССР, да и в Европе многие-многие белые жили так, как негры в Америке! Я уж не говорю об Африке. Но если посмотреть с другой стороны, то все же черная прислуга, разъезжающая в спортивном «Корветте», прислуживает белому, мистеру Крацеру. Я почему-то не встречала и не слыхала, чтоб белая прислуга убирала за черным хозяином. В доме у моего школьного приятеля — единственного черного в школе, Питера Лоутона, не было белой служанки, хотя папа Питера — адвокат.
Мистер Крацер — хозяин дома, оказался маленьким и старым евреем. Его жена, миссис Крацер, была высокой и худой, и выглядела больше американкой, нежели еврейкой. У нее были светлые, даже желтые волосы. Должно быть, закрашенная седина. И бриллиантовый, нестерпимо сверкающий, кулон на худой шее. В доме было еще и третье существо — уродливая кривоногая и очень старая собака по кличке Джерри. Какая-то помесь бульдога с таксой. Свой вислый живот с большими сосками она волочила чуть ли не по полу, а зад ее с обрубленным хвостом вихлял при ходьбе из стороны в сторону, как у толстой бабы. Джерри была сукой, но кличка была явно мужской. У нас в школе есть мальчик по имени Джерри. Возможно, есть и девочки Джерри. Я не встречала.
Джерри была удивительно похожа на мистера Крацера. Такая же круглая с проплешинами голова с торчащими круглыми ушками, такие же безбровые и сонные от старости глаза. И губы мягкие, обвислые и мокрые в углах. Я ахнула, когда обнаружила это сходство. И тут же вспомнила, что ничего нового я не открыла. Собаки, прожившие долгие годы с хозяевами, становятся похожими на них. Или, наоборот, хозяева приобретают собачьи черты. Происходит процесс конвергенции. Взаимное проникновение. Я знала в Москве одного мальчика, у которого была собака — копия его отец.
Но зачем далеко ходить за примером! Хулиганский Бобик у моего дедушки Семы — эта хитрая лисья мордочка, хотя не был похож на самого деда, но был, как две капли воды — его жена, бабушка Сима. Такое же острое подвижное лицо. И усики на верхней губе.
Джерри была похожа на мистера Крацера до непристойности, а если бы мистер Крацер вдруг лениво зарычал и залаял, а Джерри заговорила по-английски с еврейским акцентом, я бы не удивилась.
Я сразу настроилась и против собаки и против ее хозяина. От собаки разило псиной, она еле переваливалась на своих кривых коротких лапах, сопела и роняла слюни с вислых губ. Это очень плохой вкус — держать такую собаку в доме. От нее тянет дряхлостью, разложением, тленом. Попахивает могилой. А против хозяина я ощетинилась из-за того, что он лез из кожи вон в тщетных усилиях доказать свою значительность в этом мире. Даже передо мной. Маленькой девочкой, чье мнение никого не интересует. Ему же и мне хотелось пустить пыль в глаза, покрасоваться, вызвать удивление и зависть к его успеху в жизни. Должно быть, долго сидел в дерьме по уши этот человек, если ему так важна даже моя похвала.