Остановка в Чапоме
Шрифт:
– Вот в Чапоме песцы иногда хороший доход дают,- подсказывает Гурьева.- Звероферма у них. Так опять же руки рабочие нужны и корм доставать надо. Они у моря, а к нам еще почти тридцать верст по песку везти!..
– Раньше, я слышал, у Варзуги и олени были?
– осторожно осведомился я у собеседников.
– Олени есть у нас...
– Олени что! Это на востоке с оленями хорошо, тундра там,- перебивает Гурьеву председатель.- Раньше у Кузомени, Варзуги, Оленицы и Кашкаранцев вместе оленей больше тысячи голов было, а теперь они только у нас в колхозе - сто сорок голов. И то не впрок -
– Мало ягеля, а тот, что есть, для своих коров копаем, сена-то не хватает на все колхозное стадо, ягелем прикармливаем зимой...
– У нас олень только на внутриколхозных работах, на перевозках,- на мясо держать невыгодно,- продолжает Заборщиков.- Для рыболовецких колхозов Терского берега цены на оленину установлены ниже, чем, скажем, в Саамском районе. Там выгодно оленей разводить, а у нас нет, у нас пока не выгодно. Да и как ты их сдавать станешь? В Мурманск стадо гнать через весь полуостров или в Саамский район?
– Так-то народ у нас пока неплохо живет,- Гурьева вернулась к разговору, который мы вели с ней накануне.- А что уезжают - так это не только у нас, это по всей стране в города потянулись. И клуб у нас есть, и самодеятельность, а все равно молодежи скучно. Перспектив нет! Рыбак, полевод, животновод - вот и весь выбор. Ну и, конечно, никакого благоустройства: село есть село. Даже хуже стало. После того как нас с Кузоменью соединили, в Варзуге остался медпункт, а больница - в Кузомени. В медпункте только фельдшер, акушерки по штату не положено. А село-то большое! Приходится везти роженицу за двадцать километров по нашим-то дорогам! В дороге и рожают. Вот бы того, кто такие правила придумывает, к нам рожать привезти...
Поздоровавшись, в кабинет вошел невысокий мужчина в телогрейке, вытертой меховой шапке и подвернутых резиновых сапогах. Это был Чунин, знакомый уже мне бригадир с Колонихи. Сел, вытащил из кармана пачку "Беломора", закурил.
– Ну, как там у тебя, Андрей Семеныч, дела?
– спросил его Заборщиков.- Идет рыба?
– Мало.- Чунин помолчал, словно набираясь сил, и - как отрубил:- Ты мне вот что, Александр Иванович, скажи: завезут к нам керосин или нет? С собой таскаем, кто из села идет. И к тебе, Евстолия Васильевна, вопрос: почему кино не крутят? Два раза показали, а теперь механик отказывается.
– Разберусь,- пообещала Гурьева.- А как косят мужики?
– Что, косят? Накосили почти план. Оселков нет...
– Я звонил уже в район, обещают прислать,- несколько торопливо проговорил Заборщиков, словно чувствуя за собой вину.- Да вот Кожин говорит, что в сельпо еще два ящика стоят. Почему не берете?
– А что их брать? Сыпятся они, не держат. У нас тоже ящик стоит, да хоть не бери...
– Позвоню еще, напомню...
– И дай команду, чтобы на Колониху хлеб возили. А то стыд - у попутных одалживаем или своих посылать приходится...
Я слушал этот разговор и думал, что в нашей городской московской жизни с ее налаженной службой быта, которой все мы недовольны, с ее многочисленными магазинами, в общем-то бесперебойным снабжением, с почти круглосуточной работой транспорта, множеством всего остального, что образует и поддерживает четкий пульс города,
– А газеты носят?
– поинтересовалась Гурьева.
– Это каждый день приносят, не обижаемся. И радио у всех есть, обеспечили приемниками рыбаков.- Он снова помолчал и уже не требовательно, а с каким-то глубоким, словно давно затаенным укором прибавил: - А на Устье вчера опять только первым сортом семгу приняли...
– Это почему же?
– забеспокоился председатель, и по его беспокойству, по тому, как напряглась мгновенно Гурьева, я понял, что вот это-то и привело сюда Чунина, поскольку было для всех самым важным.
Чунин помолчал, рассматривая то ли пол, то ли свои сапоги, и все так же, не поднимая глаз, произнес:
– Током бьем. Говорят, портится она от этого, кровоизлияния у нее в брюхе происходят. Вот мужики и не рады, что ток поставили!
– Что ж они раньше-то молчали?
– Председатель поерзал на стуле, словно ему стало неудобно на нем сидеть.
– И раньше бывало, говорили тебе, Александр Иванович,- не глядя на председателя, жестко произнес Чунин, словно припечатывая и тем как бы заканчивая бесполезный и неприятный разговор, от которого он не имел права уклониться. И - взглянул на меня.- Ты как семгу есть будешь?
– спросил он на правах старого знакомого.- По чешуе ее в Москве покупаешь или по вкусу?
– А я ее в Москве и не вижу, Семеныч! То ли она в Москва-реку не идет, то ли не на той тоне в столице сижу!
– в тон ему ответил я.- Мы ее больше по картинкам знаем, да по телевидению иногда показывают, чтобы не забывали, какая она есть...
Разговор этот был не первым, и возникал он всякий раз, как только я оказывался среди рыбаков. Дело заключалось в том, что при приемке семги на рыбопунктах рыбаков обдирали, что называется, как липку, и все потому, что ловят семгу - какая в сеть придет, а принимают "соответственно утвержденных стандартов".
А стандарт таков.
Первым сортом - два рубля двадцать копеек за килограмм - идет крупная семга, у которой нет внешних повреждений, не сбита ни одна чешуйка. Поэтому каждую крупную рыбину приемщик осматривает особенно придирчиво, и так же внимательно, хотя и понимая всю свою беспомощность, стоят и смотрят на процесс оценки рыбаки. Если сбито десяток чешуек на спине или обнаруживаются шрамы на теле, поскольку и тюлени, и белухи не прочь полакомиться семгой, да и мало ли желающих еще найдется в океане,- такая семга идет уже вторым сортом, в полтора раза дешевле - 1 рубль 76 копеек за килограмм, хотя гастрономические качества рыбы от этого нисколько не страдают. Мелкая семга принимается у рыбаков по 1 рублю 12 копеек, а "нестандартная" - с 15-процентной скидкой от третьего сорта.