Остановка. Неслучившиеся истории
Шрифт:
Вечером, лежа в постели и стараясь скорее уснуть, Оля продолжала видеть эти глаза. Теперь, в воображении, они стали совсем уж жуткими – усталость, отчаяние, боль, готовность бороться до конца. До какого конца?..
Оле хотелось подняться, пойти в комнату Вари и спросить, играет ли она в свои игрушки. Игрушки есть, но они в таком порядке, словно к ним давно не прикасались… Да и сложно было представить девочку с такими глазами шепчущейся с куклами, смеющейся веселому мультику, верящей в Деда Мороза.
Утром был четверг, и по сравнению со вторником и средой он был почти свободным. Лишь
Но сегодня Оле было труднее, чем вчера и позавчера, – сегодня она особенно отчетливо видела, что люди на улицах, в вестибюле школы, в музыкалке такие обессилевшие, но упорные бегуны. Они торопятся, куда-то опаздывают, мешают друг другу. Особенно мешают те редкие, что не спешат; особенно раздражают парочки, держащиеся за руки, – занимают почти весь тротуар и создают серьезную помеху для встречных и пытающихся их обогнать… Да, за ручку или под ручку по Москве не погуляешь…
Варя шла впереди, уверенно, быстро, слегка враскачку, с большим ранцем, напоминающим туристский рюкзак. Умело лавировала меж людей. Такой профессиональный ходок по московским лабиринтам… Оля и готова была восхищаться ею, и плакать по ней. «Варя, тебе же всего семь лет! Нельзя так рано такой становиться!»
За ужином тетя Ира спросила:
– Ты что-то, Оля, грустная у нас совсем. Устала?
– Нет, так… – Она хотела отмолчаться, тем более что сама не понимала, то есть не могла сформулировать, почему ей так плохо, до трясучки тревожно, но слова выплеснулись сами: – Тетя Ира… Ира, я, наверно, уеду.
Тетя Ира, Андрей и Варя оторвались от еды и недоуменно посмотрели на нее. После довольно долгого молчания тетя Ира произнесла хрипловато, будто горло перекрывал кусок:
– Почему?
– Ну, что-то мне… – Оля взглянула на Варю. – Я потом скажу.
– Да нет уж, – тетя Ира стала злиться, – нет, ты сейчас скажи. Объясни.
– Я при Варе не хочу…
– Ладно… Та-ак, – тетя Ира снова сделала голос приятным, – кому добавочки?.. Доченька, не забудь сольфеджио сделать.
И когда Варя ушла, она повторила:
– Что ж, Ольга, объясни свое решение.
Андрей сидел, глядя в чашку с чаем. Наверняка он хотел бы не быть здесь, на кухне, но, видимо, ему тоже нужно было услышать… Оля с трудом, путаясь в словах, стала говорить:
– Мне Варю жалко… Такая маленькая, и так… Она ведь совсем на ребенка не похожа… И другие… Прямо плакать… Жалко… – И она действительно, как только сказала «плакать», почувствовала, что из левого глаза вытекла и побежала к подбородку слеза. – Три этих дня прямо совсем… А как подумаю, что так всегда…
– Скоро выходные, – сказала тетя Ира, – в Сокольники пойдем, или на дачу можно съездить… Потом каникулы…
– Но ведь это дни какие-то, а тут – всё детство так… И потом – до старости… Бегать…
Тетя Ира поднялась и быстро прошла по свободному пространству кухни – от стола до окна и обратно. Остановилась и заговорила жестко, резко, но и, кажется, стараясь убедить, а может, объяснить и себе, почему они все живут так, а не по-другому:
– А что делать? Приходится! Как иначе? Как иначе выжить здесь? Да и везде… Машины, еда вот эта, всё остальное – оно не само появляется. Коммуналка не сама оплачивается.
–
– Есть беготня и есть отдых. Сейчас у нас трудный период – Анна Георгиевна… с ней несчастье… у Андрея на работе проблемы, я в подвешенном состоянии… Пройдет этот период – скоро лето, отпуска, каникулы… Нет, Оль, – тетя Ира присела напротив нее, – ты объясни, как тут у нас не так. А? Почему тебе у нас за три дня стало так, что ты бежать хочешь?
– Да я не поэтому… не из-за вас, а вообще… Люди такие… Я как будто первый раз Москву и людей увидела, когда вот так делами занялась… Это ведь не жизнь, я не могу представить, что они могут как-то по-другому… биороботы такие… И Варя, – Оля посмотрела на тетю Иру, та с тревогой следила на ней. – У Вари такие глаза…
– Какие у нее глаза? – сухо спросила тетя Ира.
– Недетские. Мне страшно от ее глаз. Она ни разу не смеялась за эти три дня, даже не улыбалась… А сегодня – кадеты в школе как взрослые, а им лет десять… Я… – И она заплакала уже со всхлипами и скорее ладонями прикрыла лицо. – Не могу я здесь… так…
– Господи! – простонала тетя Ира. – Оля, ну что это такое? Ты же взрослый нормальный человек, а устраиваешь тут какие-то три тополя на Плющихе. – Она покачала головой и досадливо, с болью выдохнула: – Давай успокойся, ложись, а завтра решим окончательно. И вообще, это непорядочно просто – такое положение, а ты бежать… И про Варю ты зря. Она и смеется, и улыбается, только как ей сейчас смеяться, когда бабушка в больнице… Нормальный она ребенок, и правильно, что так загружена – именно сейчас всё закладывается. Сейчас ребенок на свое будущее живет. И работает. Да, работает! Теперь уже и в десять лет многим поздно начинать заниматься. Только с рождения… Ольга, перестань рыдать!
Оля и сама пыталась остановиться, ругала себя, удивлялась: «С чего я разнюнилась, в самом деле?» – но рыдания становились сильнее и громче.
– Тебе дать валерьянки? – строгий голос тети Иры. – Слышишь меня? Валерьянки дать? У меня в таблетках есть… Или вот «Новопассит», хорошее средство… Ольга, мы сами на пределе, ты можешь это понять?! Мы сами… а тут еще такое… Всё, иди умойся и ложись спать. Завтра решим. И о твоем будущем тоже. Как ты жить вообще собираешься? Ты пойми, что никто никому не нужен… кроме близких людей. Сейчас и уборщицей не возьмут… Ладно, до завтра, а то заведусь, а это уже страшно будет… Андрей, проводи ее.
Оля шла в свою комнату, позади шел Андрей. Она ожидала, что он что-нибудь скажет. Сильные, мужские слова. Но он молчал. Лишь потом бесцветно, пресно пожелал:
– Спокойной ночи.
Дверь закрылась. Легла на кровать, обещая себе не спать и рано-рано утром пробраться в прихожую, одеться и уехать. Сейчас казалось, что это самое правильное. На фиг такое будущее…
– Варюша, этюд Баха проиграй, пожалуйста, – смягченный расстоянием голос тети Иры.
Оля прислушалась, ожидая слова двоюродной сестры: «Я устала, я спать хочу». Но вместо этого раздалась музыка – широкая, мощная, величественная. Будто не на обычном пианино играли, а на огромном органе. И не семилетняя девочка, а крепкий человек с железными пальцами… Оля заслушалась и уснула.