Остатки

Чирков Никита

Пилот передал скорое прибытие. Выглянув наружу, Рамзи увидел вдалеке цель прибытия, а Ильза осматривала с горьким разочарованием то, во что превратился некогда величественный Мегаполис. Даже на такой высоте воздух казался пропитанным трепетным ужасом, а если бы не шум вертолета, то доносившиеся из разных мест крики отчаявшихся вперемешку с погромами казались бы знамением безвозвратности к прошлой жизни, что в целом было правдой, но обесценивало любую надежду. Смотря на то, как воля Рамзи позволяет ему держаться твердо и уверенно, она сама находит силы стойко выдерживать отчаянные попытки оставшегося населения найти новые ориентиры в этом ныне чуждом мире. Погромы местами настолько крупные, что столбы дыма от сжигания машин

и даже целых домов выделяются не меньше, чем развернутые на скорую руку крематории. А причина очень проста – оглушенные горем люди не хотят верить в окончательную смерть миллионов, а значит, нельзя сжигать тела, чье гниение вскоре даст о себе знать, ведь иначе те несчастные уже точно не вернутся. Хотя, думает Ильза с неприятным осадком от такого вывода, те, кто умерли, куда менее несчастны, чем оставшиеся, чья жизнь продолжается по неведомым никому причинам, подталкивает иные группы к страшному выводу скорого повторения Отказа: раз умерли одни, скоро будут и другие, верно? А выразилось это не только во внезапной активности разных культов и сект, но и во всеобщей дозволенности любых действий в адрес иных, не поддерживающих столь жуткие взгляды, людей, что привело к настоящим гражданским столкновениям, бесконтрольным и разрушительным. Военные лишь сейчас стали подавать признаки существования некоего плана: объявления по громкоговорителям о вводе комендантского часа и военного положения, дабы создать безопасные территории для тех, кто не поддался панике и безрассудству. Эхо распространилось по всему Мегаполису, спровоцировав те самые мурашки перед глобальной необратимостью.

Впереди – нужный трехэтажный крематорий, спрятанный в окружении жилых многоквартирных высоток, пострадавших от беспорядков не меньше, чем при какой-нибудь войне: несколько строений объято пожаром, другие страдают от мародеров и столкновений среди гражданских. Сам крематорий держится из последних сил – его пытаются взять штурмом более-менее организованные группы гражданских, а на крыше уже кто-то зажег сигнальный дым зеленого цвета. Ильза и не думает о каком-либо репортаже или простой съемке, а даже если будет задача, то она настолько растеряна, что сама мысль о возвращении к прежней работе кажется оскорблением для всех погибших. Общая картина, несмотря на причины, обладает чем-то красивым, уникальным: хлопковый снегопад выделяет горящие дома и черный дым до самого неба, а бегающие сотни людей внизу напоминают артерии кровоточащего Мегаполиса. Крики людей и шум от беспорядков дополняются запахом гари и разных горящих смесей, что в совокупности с контекстом случившегося ошеломляет Рамзи и Ильзу.

При приземлении Рамзи видит девушку с сигнальным огнем в руке, а рядом с ней – молодого парня без сознания. Только вертолет коснулся крыши, как она подбежала и, борясь с паникой, в слезах и страхе прокричала:

– Помогите нам! Они сейчас прорвутся сюда, надо уходить, скорее!

Лопасти вертолета разносили вокруг снег с дымом, а в это время Рамзи подбежал к лежавшему подростку и, получив подтверждение личности сканированием лица и отпечатка пальцев, закинул бесчувственное тело на плечо и вместе с девушкой направился к вертолету. В этот момент на крышу стали падать зажигательные смеси, а рядом забрались вооруженные люди, чья агрессия навредила бы всем им, не используй Ильза пистолет убив обоих. Рамзи хватило и взгляда, дабы увидеть в лице Ильзы то самое нежеланное осознание новой реальности, где подобное становится естественным.

Вертолет спешно взлетел.

– Он ранен? – Рамзи выискивал признаки его бесчувственности.

– Нет, вроде бы нет. Сказал, что если так случится, то я должна сказать вам, что нужно к Агате, там он будет в безопасности.

– Меня зовут Ильза, а тебя? – Ильза постаралась этим вопросом отвлечь явно неравнодушную к юноше девушку.

– Сепия, а это Данакт.

– Вас же должно быть трое!

– За нами гнались,

я не знаю зачем, но… мой брат отвлек часть этих уродов на себя, чтобы мы могли успеть на крышу. Когда мы вернемся за ним?!

Рамзи кратко переглянулся с Ильзой.

– Извини, но сейчас это невозможно. – Ильза взяла роль смягчителя суровых фактов.

Сепия держалась из последних сил, измотанная, явно голодная и не спавшая слишком долго. По ней отчетливо было видно, с каким непосильным трудом дались подросткам последние дни. – Мы должны прибыть к Агате как можно быстрее, у нас мало времени, Данакт настоял, что нельзя тратить ни минуты! – Ильза с Рамзи взволнованно переглянулись и ожидали от Сепии уточнения. – Он знает, почему все погибли!

3

В момент гибели трети планеты Эхо был у родителей, чей мозг он подключил к Коллективу – специальной программе по созданию виртуально-адаптивного пространства под любые условия, где благодаря умелым манипуляциям вполне получалось лечить психические расстройства. Технология была запрещена многие годы, но в один момент он познакомился с неким Конором, чье влияние оказалось столь велико, что открывшиеся возможности позволили даже заручиться поддержкой Центра развития технологий и самого Бюро контроля технологий. Правда, все это оказалось нужно для Конора лишь в роли прикрытия его истинных мотивов, мириться с которыми Эхо давалось с трудом.

Когда случился Отказ, Эхо первым делом убедился в сохранности своей жены Алины, а после занялся вопросом причинности столь необъятной катастрофы. И вот, спустя пять дней, он пришел к Конору в специальный, безопасный от любой прослушки офис для подобных встреч. Всего два дивана, скудный свет и отсутствие чего-либо еще, кроме защитных от любых сигналов или технологий мер.

Сам Конор стоял спиной ко входу, смотрел в единственное здесь небольшое зеркало, вглядываясь в свое отражение с каким-то вызовом самому себе. Очень худой, среднего роста, в простеньком черном костюме, с короткой стрижкой и чуть ли не бледной кожей – полная противоположность полноватому, щекастому и высокому Эхо, этакому здоровому крепышу с добрым и чуть ли не детским безволосым лицом.

Только Эхо хотел сказать, что они знают причину, как Конор поднял руку с выставленным указательным пальцем:

– Я почитаю время. Справедливость, добро, зло – время это не волнует. Время волнуют возможность и вероятность. Живая задача с бесконечной переменной, обуздать которую – самое сложное, но и благодарственное достижение. Каждая секунда открывает доступ к знаниям, чья ценность напрямую зависит от возможности его использования. Соображения счастья и боли чужды времени, ибо без навязанных слабым умом примитивных ориентиров остается то чистое естество порядка – с отсутствием любого неправильного.

Эхо терпеливо молчал, ощущая внутреннее сопротивление горделиво доносимым, будто бы на суде, словам Конора.

– Я знаю, ты не разделяешь мою веру. У тебя свой бог – Космос, существующий с целью объединения разрозненных и одиноких. Интересный бог, я даже понимаю его привлекательность: все так просто и легко – сама жизнь во Вселенной произошла благодаря единению материй. – Конор развернулся и уставил взор раскаленных глаз на Эхо. – Но сейчас время непростое, – сделал он вывод и сел напротив.

– Столько слов ради того, чтобы запретить мне рассказать людям правду?

– Зависит от того, каких людей ты выберешь.

– Да брось! Все мы должны забыть разногласия и…

– Объединиться? Ты это хотел сказать: объединиться.

– Из-за разногласий все и случилось! Миллиарды людей в одночасье стали жертвами разрозненности и бессмысленной борьбы друг с другом! Неужели что-то еще должно произойти, дабы мы усвоили урок?!

– Отличный вопрос, самый верный в нашем положении! – Конор загорелся, Эхо видел азарт и ощущал нагнетаемую интригу. – Да, что-то обязательно должно произойти.