Оставь окно открытым
Шрифт:
Веснушка весь так и раскраснелся от негодования. Хорошо еще, что ярко светило солнце, а то Веснушка вполне мог бы прожечь подоконник. Такое уже случалось.
Не спорю, не спорю, вы тоже можете покраснеть от негодования, но при этом, сколько бы вы ни старались, все равно не сможете прожечь подоконник.
— Слушай, а самолеты тогда летали по воздуху? — догадалась спросить Катя.
— Они тогда по земле ползали, — Веснушка презрительно скривил губы. — На четвереньках. Самолеты! Тогда даже пароходов не было. По морю плавали корабли во-от с такими большими парусами.
— Так это было давно! —
— Давно? — искренне удивился Веснушка. — Скажешь тоже! Давно — это когда земля была покрыта ледниками. Люди жили в пещерах, носили всякие шкурки, охотились на мамонтов. И то это не настоящее «давно». Так, позавчера. А с Томом я подружился вчера. Может быть, даже сегодня.
— Все равно, теперь я поняла, когда ты отдал Тому свой башмак! улыбнулась Катя.
Ох, уж этот Веснушка! Ну до чего же вспыльчивый, горячий. Зато и отходчивый. Вот и теперь сидит на учебнике математики, улыбается как ни в чем не бывало, болтает ногами. А вот сейчас вдруг задумался о чем-то, погрустнел.
— Том, даже уж и не знаю где, раздобыл старинную книгу, — медленно заговорил Веснушка. — Она была в толстом переплете с медными застежками. Страницы с неровными краями, хрупкие и пожелтевшие, как осенние листья. Книга пахла плесенью и мышами. Целый день мой рыжий Том гнул спину на плантации, срезал сахарный тростник. А ночью, когда одна за другой гасли свечи в господском доме, Том доставал старую книгу, завернутую в ветхую тряпицу. Прежде чем открыть ее, Том долго и ласково гладил медные застежки, кожаный переплет. Я, бывало, от скуки весь изведусь, но все-таки светил ему. Том медленно шевелил губами и водил пальцем по строчкам. Он учился читать. Взбредет же такое в голову… вот уж, право, глупая глупость… А потом… потом… ладно, все, не хочу больше об этом…
Веснушка вдруг мрачно нахмурился, отвернулся, засопел носом. Весь как-то посерел, потускнел, почти перестал светиться.
Раньше Катя пугалась, когда с ним случалось такое.
— А, не приставай. Просто зашел за тучку, и все, — сердито объяснил ей как-то Веснушка. — У вас, людей, тоже такое случается. Бывает же плохое настроение.
— Вообще-то все негритята такие хорошие, — вздохнула Катя.
— Да? — Веснушка поднял брови, холодно посмотрел на нее.
— Ну да, хорошие. А что? — растерянно повторила Катя.
— Тогда слушай, — бесстрастным голосом сказал Веснушка, — У Тома был брат — Джон. Они были близнецами. Они были так похожи, что их путали не только двоюродные тети, но и родная мама. Но одно их различало, такой маленький пустяк: Том был рыжий, а Джон — нет. Понимаешь? Так вот. Джон потихоньку украл эту старинную книгу и спалил ее в очаге. Он боялся, что их белый господин прознает, что Том учится читать, и подумает на него, на Джона. Том нашел в пепле медные застежки. Еще теплые. А я должен был, как назло, скорее-быстрее-сейчас же-немедленно улететь по очень срочному делу и не знал, когда вернусь. Не мог же я бросить Тома просто так, одного, в беде. Вот тогда я и подарил ему свой башмак. Конечно, свет от башмака не ахти какой, но читать все-таки можно. А ведь я знал, точно-наверняка-обязательнонепременно, что мой рыжий Том найдет еще какую-нибудь книгу и все равно научится читать. Хотя уж и не знаю, зачем это ему понадобилось.
Веснушка пристально посмотрел на Катю.
— Просто люди бывают рыжие и не рыжие. И так было всегда, серьезно сказал Веснушка. — Кстати, о собаке…
— О какой собаке? — удивилась Катя.
— Нет, вы только посмотрите на нее! — Веснушка скрестил на груди руки и с возмущением оглядел Катю. — Она еще спрашивает "о какой собаке"? Нет, я просто сам не понимаю, что меня здесь удерживает, почему я не улетаю отсюда! Кто мне все уши прожужжал: "Пудель! Бедняга Пудель!", "Ах, если бы только я была хозяйкой Пуделя!.." А когда дело доходит до Пуделя, она еще с невинным видом спрашивает: "Какой такой Пудель?"
— Но ведь ты сказал: "Кстати, о собаке". Ты же не сказал: "Кстати, о Пуделе", — попробовала возразить Катя.
— Ах, вот оно что? Значит, по-твоему, выходит, Пудель — это не собака? — прошипел Веснушка. Его волосы запылали, как раскаленная пружинка электроплитки. — Может быть, с некоторых пор он стал верблюдом или черепахой? Но мне пока об этом еще не докладывали.
— Ну, Веснушка… — начала было Катя, но Веснушка не дал ей договорить.
— Нет, моя милая, — гневно воскликнул Веснушка. Он так сверкал, что на него было даже больно глядеть. — С тем, кто не знает, что собака это собака, вообще о чем можно разговаривать?
— Собака, собака, собака… Ну, конечно, Пудель — собака, зажмурившись, быстро заговорила Катя. Она отвернулась, пряча улыбку. Веснушка милый, не сердись, я больше не буду спорить!
— Ладно уж, — смягчился Веснушка. — Ну так слушай. Я придумал, как уговорить твою маму взять Пуделя.
— Правда?! Ой, Веснушка, какой ты умный!
— Может быть. Конечно, я всего-навсего обыкновенный солнечный луч, каких много… — скромно сказал Веснушка. Но сам он весь так и светился от скрытой гордости. — Все очень просто. Пудель должен тебя спасти. И тогда маме ничего другого не останется, как его взять.
— Но как, как ему меня спасти?
Веснушка на минуту задумался.
— Погоди, дай сообразить. Ну вот, пожалуйста. Я подожгу вашу квартиру. Уж так и быть. Устрою неплохой пожарчик.
— Пожарчик?!.. — растерянно повторила Катя.
— Ну да. По правде говоря, не очень-то я люблю это занятие. Солнышко нам вечно твердит: "Ваше дело греть, светить, а не поджигать". Но что поделаешь, не всегда можно жить как хочется. Надо так надо. Значит, решено: я устраиваю пожар, а Пудель вытаскивает тебя за шиворот из огня. По-моему, отличный план. Мама придет в восторг, вот увидишь!
Веснушка подбросил кверху свой башмак, ловко подцепил его в воздухе большим пальцем ноги. Снова подбросил и снова поймал.
— Ну, не знаю… — замялась Катя.
— Как не знаешь? — удивился Веснушка. — Неужели твоя мама не будет в восторге, если ее единственная, обожаемая дочь не сгорит?
— Может быть, можно как-нибудь по-другому? А? Веснушка? — жалобно попросила Катя.
— На тебя не угодишь. М-м… — Веснушка задумался, оттопырил нижнюю губу. — Впрочем, пожалуйста. Спасение утопающего.