Оставить голубой дом
Шрифт:
* * *
Первая попытка вправить перелом оказалась неудачной.
– Посмотрите, как они меня отделали, - говорила Хетти, демонстрируя посетителям синяки на груди.
После второй операции у нее помутился рассудок. На ее кровати пришлось поднять сетку: в помрачении Хетти бродила по палатам. А когда ее запирали, поносила сестер:
– Не для того у нас, суки вы позорные, демократия, чтобы людей без суда в тюрьму сажать.
Ругаться она научилась у Уикса.
– Он был сквернослов, - рассказывала
– И я сама не заметила, как набралась от него.
Еще несколько недель в мыслях у нее был сумбур. Когда она спала, жизнь из ее лица уходила: щеки вздувались, большой рот, с ухмылкой от уха до уха, собирался в оборочку. При виде ее у Хелен вырвался вздох.
– Не связаться ли нам с ее семьей?
– спросила Хелен врача.
У него была загрубевшая белесая кожа. Копна темно-рыжих, очень сухих волос. Он порой считал нужным объяснить пациентам: "Во время войны я перенес тропическую болезнь".
Врач спросил:
– А есть и семья?
– Старики братья. Дети дальних родственников, - сказала Хелен.
Она пыталась сообразить, кого призовут, когда она сама сляжет - в ее возрасте этого следует ожидать. Рольф позаботится, чтобы за ней был уход. Наймет сиделок. Хетти это не по карману. Ей и так уже пришлось потратиться не по средствам. Одна трасткомпания в Филадельфии выплачивала ей в месяц восемьдесят долларов. Имелись у нее и крохотные сбережения в банке.
– Смахивает на то, что оплата ее долгов ляжет на нас, - сказал Рольф.
– Если только не приедет ее братец из Мексики. Не исключено, что нам придется вызвать кого-то из этого старичья.
* * *
В конце концов к родственникам обращаться не пришлось - Хетти пошла на поправку. И со временем стала узнавать посетителей, хотя голова еще не прояснилась. Из того, что случилось, она мало что помнила.
– Сколько литров крови мне перелили?
– с этим вопросом она приставала ко всем.
– Я вроде бы помню пять, шесть, восемь переливаний. При дневном свете, при электрическом.
– Она пыталась выдавить улыбку, но приятное выражение не давалось - она не владела лицом.
– Как я заплачу за кровь? вопрошала она.
– Литр стоит двадцать пять долларов. Те деньги, что у меня имелись - а их и было немного, - чуть не все вышли.
Кровь стала темой всех ее разговоров, главной ее заботой. Кто бы ни навещал ее, она заводила свое:
– ...пришлось всю-всю кровь заменить. В меня вливали кровь ведрами. Ведрами. Надо надеяться, что кровь была не порченая.
И хотя силы к ней не вернулись, она скалилась и смеялась по-прежнему. Вот только смех чаще перемежался свистом: болезнь сказалась на бронхах.
– Ни курить, ни надираться ей нельзя, - сказал Хелен врач.
– Уж не думаете ли вы, доктор, - спросила Хелен, - что она переменится?
– И тем не менее мой долг предупредить вас.
– Хетти вряд ли сочтет
Муж ее засмеялся. Когда Рольф заходился смехом, один глаз у него слепнул. Сплюснутая ирландская моська наливалась кровью; спинка острого носишка белела.
– Тут мы с Хетти два сапога пара, - сказал он.
– Она пить не перестанет, пока не сопьется вчистую. И если бы воду на озере Сиго претворили в виски, Хетти легла бы костьми, но разобрала бы свой старый дом на доски, чтобы построить плот. И поплыла бы, закачалась на алкогольных волнах. А раз так, что толку призывать ее к трезвости?
Хетти тоже признавала их сходство. Когда Рольф пришел ее проведать, она сказала:
– Джерри, по-настоящему я могу обсудить мои неприятности только с тобой. Как мне раздобыть деньги? У меня есть хотчкисовская страховка. Я каждый месяц вносила по восемь долларов.
– Она тебе мало что даст, Хет. Ты не член Синего креста*.
* Синий крест - неприбыльная страховая организация, возмещающая расходы на операции и т.п. членам, постоянно уплачивающим взносы. (Здесь и долее примеч. переводчиков.)
– Я перестала платить взносы лет десять назад. А что, если попробовать продать что-нибудь из моих ценностей?
– Какие еще у тебя ценности?
– спросил Рольф. От смеха глаз у него почти закрылся.
– Да ты что, - взвилась Хетти.
– У меня их хоть отбавляй. Во-первых, прекрасный персидский ковер, который мне оставила Индия, - ему цены нет.
– Он весь в дырах, Хет, его все эти годы прожигали угли из камина.
– Ковер в отличном, просто отличном состоянии.
– Хетти сердито передернула плечами.
– Такой прекрасный ковер всегда ценность. А дубовому столу из испанского монастыря три сотни лет.
– За него можно выручить долларов двадцать, и то если повезет. А чтобы увезти его, придется выложить не меньше пятидесяти. Дом - вот что тебе надо продать.
– Дом?
– сказала она. Да, такая мысль посещала ее.
– За него я могла бы выручить двадцать тысяч.
– Ему красная цена - восемь.
– Пятнадцать...
– От обиды голос ее зазвучал с прежней силой.
– Индия за два года вложила в него восемьдесят тысяч. И не забывай, что в мире мало есть мест красивее озера Сиго...
– Ну и что с того? От него до Сан-Франциско восемьсот километров с гаком, а до Солт-Лейк-Сити - триста. Кому взбредет в голову поселиться здесь, кроме таких ненормальных, как ты с Индией? Да я?
– Есть нечто, что не измеряется деньгами. Красота.
– Что ты несешь, Хет? Ты в красоте понимаешь как свинья в апельсинах. Точно так же, как и я. Я живу здесь, потому что меня это устраивает, ты потому что Индия оставила тебе дом. И вдобавок как нельзя кстати. Иначе у тебя не было бы ни кола ни двора.