Осторожно, двери закрываются!
Шрифт:
"Если пассажир метро заснет и пропустит конечную станцию – то секретный тоннель привезет его на тайную станцию метро, где с ним случится что-то загадочное и страшное. А потом он снова появится в том же поезде - только постаревший на много лет. И ничего не будет помнить …" В разных пионерских лагерях это "загадочное и страшное" украшалось своими сюжетами и подробностями.
Потом я понял, что некоторые детали были взяты прямиком из самиздатовских переводов Лавкрафта.
Интересно,
Или…
Знаете, я вначале даже не испугался. Ну действительно, что такого страшного: сейчас проедем чуть-чуть, зайдем на какой-нибудь обходной путь – а потом назад и снова по тому же маршруту. Появимся на той же станции, только с другой стороны платформы.
Ага… Размечтался.
Вот когда состав набрал ход, и я понял, что мы действительно едем куда-то, и вовсе не в обратную сторону – тогда мне действительно стало не по себе. Стал я прикидывать, как буду оправдываться, когда мой поезд откроет двери где-нибудь в депо. "Осторожно, двери открываются…" Тогда еще не было террористов всяких, но в милицию загреметь можно было за милую душу – особенно, если объект режимный какой, а ты вдруг посреди него нарисовался.
Помню, подумал еще, что жаль, паспорт с собой не взял – как бы не пришлось в "обезьяннике" посидеть, пока разбираться будут… И еще помню, тоннель вниз шел. Все время. Ну а потом свет погас. А когда зажегся, мы уже были на станции.
Тусклые желтые лампы в проволочной сетке. И вот тут до меня сразу дошло: во-первых, здесь не депо, а во-вторых… попал я. Совсем попал. Потому что на платформе стояли трое в форме.
Трое в форме. Наверное, сначала он потряс головой, надеясь пробудиться от сна. Потом – протер глаза…
А потом двое из них, в галифе, гимнастерках защитного цвета и синих фуражках с красным околышем, выдернули его из вагона и умело заломили руки за спину. Человек согнулся от боли, но все же поднял голову – и увидел довольную улыбку третьего, в длинном кожаном пальто и такой же фуражке.
– Попался, голубчик! – удовлетворенно и почти ласково произнес командир; - Так, Глухов - остаешься со мной, Андриенко – проводишь куда надо, и мухой назад.
Он рванулся, услышав это "куда надо", и офицер укоризненно покачал головой, а потом ударил его раскрытой ладонью чуть выше уха. Он не лишился сознания, но мускулы его внезапно ослабли, а мысли сделались вялыми и медленными.
– Пошел, пошел! – беззлобно
– …Менты, что ли? – сказал я бродяге, и он осекся, не решаясь продолжить. – Да, бывает, дед. Вот такая непруха: всего-то проехал лишнюю станцию, и столько проблем сразу. Небось, без копейки оставили, да?
Я резко повернулся к нему
– Что дальше-то было – помнишь?
Бродяга потер щеку, взгляд его стал испуганным. Я медленно поднялся, глядя ему прямо в глаза.
– Помнишь? Ну?
(…дальше – переполненный, забитый до отказа вагон с деревянными скамьями, запах хлорки и хлопчатобумажной робы… лица, прижавшиеся к стеклу в последней попытке докричаться, обратить на себя внимание. Поезд, летящий мимо ярко освещенных станций, и изумленные глаза пассажиров, увидавших в кабине машиниста в довоенной униформе, а за стеклами – одинаковых людей в сером…)
– Нет… почти ничего… - он неуверенно коснулся пальцами лба.
– Помню… проснулся в поезде. На той же линии… Наверное…
"Конечно, помнишь", - мог бы сказать я ему. "Помнишь серые, тускло освещенные коридоры, уходящие глубоко вниз, и нависающий над головой бетонный потолок бараков. Помнишь блестящие шестерни гигантских машин, медные трубы и струи пара, вырывающиеся из стальных сочленений. Помнишь тяжесть кирки, и вонь грязной робы, и блеск самоцветов – тех, что никогда не видят живущие на земле. И как хрустели под башмаками потемневшие от времени кости никому не известных созданий…
И укол блестящей иглы в сгиб локтя – помнишь. Тот, который должен был избавить тебя от всего этого".
– Ладно, дед, не парься, - я сел рядом и приобнял за плечи – все нормально. Не помнишь, и не надо. Сам же говорил – дело государственное!
Он вдруг принялся озираться; я тоже оглянулся, и увидел, что в конце платформы показалась фигура в сером – станционный страж порядка наконец-то заинтересовался странным пассажиром.
– Ладно, бывай, отец, - я снова поднялся, и помедлив, добавил: - Прости, если что. Ничего личного.
И приятельски хлопнул по плечу – чуть сильнее обычного и чуть ближе к шее. Старик чуть вздрогнул… и остался сидеть в той же позе.
Милиционер уже подходил к нам; не сбавляя шага, я чуть отодвинул лацкан, демонстрируя прикрепленный изнутри овальный знак. Серп, молот и меч на фоне алых языков пламени.
Чуть заметный кивок – и сержант прошел мимо, к сгорбленной фигуре, медленно заваливающейся на скамью.