Осторожно, тетя!

Александрова Наталья Николаевна

И тетя Каля запела на мотив всем известных «Подмосковных вечеров»:

– Что ж ты, милая, смотришь искоса,Низко голову наклоня?У меня, милок, шея сломана —С крыши выбросили меня…

Голос у тетки был сильный, как у целого донского казачьего хора. И такой же басовитый. Лола за спиной тети Кали страдальчески подняла глаза к потолку, Маркиз же успокаивающе ей подмигнул. Он взял из теткиных рук конверт

и прочитал, что Калерии Ивановне Свириденко надлежит такого-то числа явиться к нотариусу Штокенвассеру по делу о наследстве.

– И не спрашивай меня, от кого наследство! – зачастила тетя Каля. – Понятия не имею, кто мне чего оставил! Может, и вещь-то настоящая! А только думаю, дай съезжу в Петербург, племянницу проведаю! Уж сколько лет не видались! Пока синенькие не поспели, как раз и обернусь!

– Хм, – произнес Маркиз, – какие зелененькие – знаю, это баксы, наши – это деревянненькие, а вот синенькие…

– Ох, и серый ты, Лёнька! – вздохнула Лола. – Синенькие – это баклажаны, все знают.

– Что я, баклажанов не видел! – Лёня обиделся, что его обозвали серым. – Ты еще скажи, что я помидоров никогда не ел!

– А разве ел?! – завопили хором Лола с теткой. – Да разве здесь, в Питере, это помидоры? Вот у нас в городе Черноморске два помидора съешь – считай, что пообедал!

Лёня с усмешкой наблюдал за родственницами, пока они не угомонились и не стали собираться к нотариусу.

Дверь квартиры захлопнулась за Лолой и ее темпераментной теткой. Маркиз облегченно вздохнул и задумался, как бы ему с пользой и удовольствием провести неожиданно освободившиеся два-три часа, как вдруг услышал в соседней комнате подозрительный шум. Он собрался уже проверить, какую каверзу на этот раз задумали его четверолапые питомцы, когда этот шум перерос в оглушительный грохот и наконец затих.

Лёня вбежал в комнату, где тетя Каля оставила свои многочисленные пожитки, и увидел картину полного разгрома. Теткины сумки были сброшены со стола и валялись на полу, содержимое из них высыпалось, и теперь необъятные лифчики и прочие детали дамского туалета были разбросаны в живописном беспорядке вперемешку с крапивными шампунями, кремами на основе масла чертополоха и прочими столь же впечатляющими изделиями парфюмерной промышленности славного города Черноморска.

Оставалось только радоваться, что предусмотрительная Лола успела убрать в холодильник привезенные тетей продовольственные запасы, которых, безусловно, хватило бы, чтобы накормить значительную часть голодающих Эфиопии или какой-нибудь другой экономически отсталой страны.

Лёня огляделся в поисках виновника всего этого беспорядка. Поиски были непродолжительными: груда тетиного белья зашевелилась, и из-под нее с обиженным видом выбрался Пу И. За одно ухо песика зацепилась бретелька розового лифчика, размерами напоминающего грузовой парашют, в зубах Пу И сжимал какую-то тоненькую красную книжицу.

– Хорош, нечего сказать! – проговорил Маркиз, освобождая чихуахуа от волочащегося за ним дамского аксессуара. – Имей в виду, безобразник, – мальчики этого не носят!

Он

присмотрелся к подозрительному предмету, который Пу И держал в зубах, и удивленно присвистнул. Осторожно отобрав у него потрепанную красную книжечку, Лёня убедился, что это не что иное, как паспорт Лолиной тетки Калерии Ивановны.

– Вот две растяпы! – в сердцах воскликнул Маркиз. – Их же без паспорта никакой нотариус не примет!

Пу И громко заскулил, чрезвычайно обиженный тем, что у него отобрали такую интересную игрушку, которой он еще не наигрался, но у Лёни не было ни времени, ни настроения утешать его. Он вспомнил адрес нотариуса, к которому собиралась Калерия Ивановна, в две минуты собрался и поехал вдогонку за забывчивыми женщинами.

Маркиз ехал по городу наверняка быстрее Лолы, поэтому, свернув на девятую Красноармейскую, он увидел Калерию Ивановну и Лолу, которые только еще направлялись к нотариальной конторе. Он догнал женщин и отдал тете Кале ее слегка пожеванный паспорт, вкратце высказав свое мнение о рассеянных и забывчивых особах.

Калерия Ивановна расстроилась и заахала, Лола принялась выражать ей свою женскую солидарность, а Лёня сказал, что у него есть дела, сел в машину и поехал домой.

Точнее, он только собирался поехать домой, но это у него не получилось, потому что, выезжая с Красноармейской на Измайловский проспект, Лёня попал в дорожно-транспортное происшествие.

Когда он проезжал перекресток, соблюдая все правила и нисколько не ожидая неприятностей, прямо под его машину подставился новенький красный «фольксваген-гольф». «Фольксваген» внезапно выехал на красный свет, то есть его водитель был стопроцентно виноват в аварии. Лёня вполголоса выругался, выскочил из машины и направился к виновнику, готовый растерзать того на месте.

– Ты, придурок чертов, что вытворяешь? Тебе что, жить надоело? Видел, во что ты превратил мою машину? Ты что, первый день за рулем? – прорычал Маркиз, наклоняясь к окошку «фольксвагена».

Но слова застряли у него в глотке.

За рулем сидела умопомрачительная блондинка в изумительном летнем льняном костюме от Max Mara. Костюм подчеркивал все несомненные достоинства ее фигуры.

Блондинка заливалась слезами.

– Не первый! – проговорила она сквозь слезы, повернувшись к Лёне. – Не первый, а третий!

– Что – третий? – нервно сглотнув, переспросил Лёня, настолько потрясенный неземной красотой виновницы аварии, что уже забыл свои собственные слова, и только что обуревавшие его чувства мгновенно отступили на второй план.

– Я за рулем не первый, а третий день! – прорыдала блондинка. – И сразу попала в аварию! Не волнуйтесь, я оплачу ваш ремонт, только, пожалуйста, помогите мне добраться до мастерской! Я не могу больше прикоснуться к рулю, у меня от страха все внутри сводит! А эта машина – моего брата, если он увидит, во что я ее превратила, он меня просто убьет!

При этом у нее был такой несчастный и беспомощный вид, что Маркиз незамедлительно поплыл.

На него всегда со страшной, просто убийственной силой действовала женская беспомощность.