Остракон и папирус
Шрифт:
Рявкнул:
– Вали!
Через мгновение гейкосора сотряслась от мощного толчка. Удар пришелся в бок. Затрещала обшивка, завопили не успевшие выбраться из трюма киприоты.
Корабль приподнялся, заваливаясь вбок, словно буйвол, насаженный на рога соперником. Дав задний ход, пентеконтера с хрустом выдернула таран из дыры. Когда вода хлынула сквозь разодранные доски, гейкосора тяжело осела на поврежденный борт.
Канаты бешено заплясали над палубой. В весельных портах беспомощно торчали деревянные обрубки. Вода хлестала
Чаша закачалась, но устояла. Тогда Батт навалился на нее плечом. Еще немного – и кратер пополз по палубному настилу, накренился, а потом, ломая планширь, рухнул в море.
Наксосец спрыгнул в воду. Бешено заработав руками, поплыл к берегу. Он ни разу не обернулся на тонущую гейкосору, рядом с которой в море барахтались киприоты.
Пираты цеплялись за обломки весел и друг за друга, пока последний из них не исчез в водовороте из корабельного мусора. С обросшего водорослями полузатопленного валуна на побоище удивленно таращился рыбак…
Батт брел по насыпи в одной набедренной зоме. Через плечо висел выжатый, хотя все еще влажный хитон. Впереди вздымалась лесистая верхушка Ампела, у подножия которого белели постройки Самоса.
Судьба Формиона наксосца не волновала. Если упрямый мальчишка утонул, туда ему и дорога. Сам виноват – нечего было геройствовать. А если его спасли галикарнасские моряки, значит, так распорядились Мойры.
Вот кого ему вовсе не было жаль, так это погибших подельников. Пират редко умирает своей смертью. Утонуть для моряка – это даже почетно. Зря, что ли, Посейдону приносят в жертву вино, морских гадов и часть награбленной добычи.
Хуже, когда тебе выпустят кишки ножом, чтобы ты потом медленно умирал на берегу. Валяешься весь в песке, крови и собственных испражнениях, а по тебе ползают некрофаги.
– Бррр! – он в отвращении сплюнул.
Наконец, впереди выросла городская стена.
Батт натянул хитон, после чего уверенной походкой направился к воротам. Гоплитам на часах пришлось соврать, будто он купец из Коринфа, плыл сюда с грузом керамики, но был ограблен пиратами на соседней Икарии.
Обобрали подчистую, подорожную гильдии порвали, доплыл до Самоса за спасибо на попутном лембе. Сейчас вот идет на оптовый рынок, может, там кого из своих встретит.
На дейгме он затерялся в толпе. Толкаясь среди продавцов и покупателей, пират косился на тюки, рулоны, сундуки, амфоры, мехи… Опытным взглядом оценивал чужое добро: папирус и парусину из Египта, сирийский ладан, слоновую кость из Киренаики, карфагенские ковры, родосские фиги, эвбейские груши…
Купцы наперебой расхваливали свой товар, лоточники хватали прохожих за руки, уличные порнаи растягивали рот в похотливой улыбке, профессиональные игроки в кости с равнодушным видом трясли кружку с астрагалами.
Хрисонету наксосец увидел возле нимфея. Она сидела на парапете бассейна, в охотку уплетая лепешку. Батт опустился рядом.
– Где взяла? – спросил Батт.
– Украла… – она отломила кусок и протянула ему. – Будешь, господин?
Он молча взял еду.
Не глядя на рабыню, бесстрастным тоном сказал:
– Гейкосоры больше нет… Нас атаковали…
– Кто?
– Пентеконтера из Галикарнаса.
– А кратер?
Он пожал плечами:
– Утонул.
– И что теперь, господин?
– Что-что… – пробурчал Батт. – Ноги надо отсюда уносить.
– Вернемся домой? – с надеждой в голосе спросила Хрисонета.
Батт кивнул:
– Да… Но задерживаться на Наксосе не будем. В Икарийском море мое имя слишком хорошо знают. После того, что я натворил на Самосе, амфиктиония Геры меня рано или поздно разыщет… Откопаю деньги, подлатаю мой старый керкур и двинемся на север… В Элладе мне больше делать нечего.
– Куда? – тревожно спросила долонка.
Батт неопределенно махнул рукой:
– Чем дальше, тем лучше… – помолчав, добавил: – Да хотя бы на Херсонес Фракийский, там земля ничейная…
Утром следующего дня к Самосскому проливу потянулись запряженные ослами повозки. Следом гиеродулы гнали стадо волов. Со стороны города торопились опытные ловцы устриц.
Фиас Геры объявил награду за подъем реликвии. Поисками кратера руководила Метримота. Отряд воинов-эпибатов с корабля Менона получил задание оцепить место поиска. Ныряльщиков посадили на лемб.
Десятки рыбаков с рассветом прочесывали на лодках Скалистую бухту, внимательно осматривая дно в поисках гейкосоры. Когда один из них заметил торчавшую из глубины мачту в ореоле стайки пятнистых бычков, над водной гладью разнесся крик: «Есть!»
Канаты сгрузили с повозок и переправили на лемб. Ловцы устриц попрыгали за борт. Опутав канатами ручки кратера, они вынырнули на поверхность. Лемб направился к берегу, постепенно разматывая пеньковые кольца.
На берегу гиеродулы привязали концы канатов к дышлу. Погонщики заработали кнутами и стрекалами. С протяжным мычаньем волы натянули постромки. Медленно, но верно, поднимая со дна моря песчаную муть и распугивая рыб, чаша поползла к берегу.
К вечеру она стояла на старом месте. Терракотовую подмену вынесли на теменос. Кровь вылили на пожарище эргастула в память о погибших гиеродулах. Затем чашу разбили, а черепки свалили в ботрос.
Метримота приказала зарезать десять овец в благодарность богине за спасение реликвии. В молебне принимала участие и Иола, теперь уже как полноправная жрица.
Весенний сад благоухал.
К запаху цветущей сикоморы примешивался эфирный дух фисташек. Вишни, черешни, гранаты и груши окутывало невидимое, но хорошо ощутимое облако ароматов.