Остракон и папирус
Шрифт:
Батт плыл за беглецами до самого Самоса. В городе он их потерял, а они успели попросить убежища в храме Геры. Но мститель не сдался. По ночам он слышал в голове тихий шепот мертвых товарищей: утопленного Паниасидом Гнесиоха и Гринна, зарезанного другом Геродота – Херилом.
Голоса твердили: «Убей! Убей! Всех!..»
Пират соорудил себе из сена и веток шалаш возле храма, откуда следил за входом на теменос днем и ночью. А когда спал, то вахту несли нищие, нанятые им за пару лепт.
Стоило беженцам выбраться с теменоса под охраной
Так они и шли, опасливо прижимаясь друг к другу под ненавидящим взглядом наксосца. Все понимали, что рано или поздно он найдет новых подельников, а значит, нападение неизбежно…
С неустроенностью быта приходилось мириться. Положение ухудшалось тем, что вдова Паниасида Иола была на сносях и могла родить в любой момент. Осунувшиеся, завшивевшие беглецы учились мириться с тяжелыми жизненными обстоятельствами.
Наступила осень, с хребтов Ионии задул неуютный влажный ветер. Шерстяная одежда пока спасала от холода, однако зимой без очага будет совсем плохо. Убежище – это хорошо, но в храме нельзя прятаться вечно, вот уже и жрицы начали коситься на галикарнасцев.
Семьи питались едой из дома Херила. Мать Геродота Дрио расплачивалась с ним остатками займа, который Паниасид взял у трапезитов перед вторым покушением на Лигдамида. Гиеродулы делились с беженцами жертвенным мясом.
Слава Гере, на теменосе имелся свой колодец. Однако по нужде приходилось ходить всем вместе за пределы Герайона, чтобы не осквернять храм.
Галикарнасцы помогали гиеродулам, чем могли: родной младший брат Геродота Феодор и двоюродный брат Формион таскали в мехах воду из колодца, рубили дрова, украшали храм перед праздниками. Дрио стирала, Иола обучала поварих острой карийской кухне.
С Матерью фиаса Метримотой у Геродота сложились доверительные отношения. Жрица часто приглашала его на беседы, расспрашивала о Дельфах, просила пересказать прочитанные в свитках из библиотеки Лигдамида тексты.
Вечерами, устроившись на ковриках в пронаосе храма, галикарнасцы обсуждали свое туманное будущее. Женщины тихо переговаривались, тяжело вздыхали. Геродот и повзрослевшие мальчики скупо роняли слова утешения, но по большей части сосредоточенно молчали…
Беда случилась через два дня после шторма.
Как только беженцы вышли за ворота теменоса в сопровождении Херила и его друга Фрасимеда, из шалаша снова вылез Батт. На этот раз он мстительно ухмылялся. Даже взгляд гиппокампа на его плече казался зловещим. Трое крепких парней встали рядом с наксосцем, опираясь на жерди.
«Наемники Лигдамида… С той самой пентеконтеры», – догадался Геродот.
Херил быстро осмотрелся. Возле нимфея было людно: женщины переговаривались, набирая воду в пузатые двуручные пелики, мужчины деловито грузили полные гидрии и мехи в повозку.
Обратившись к горожанам, он попросил
К оврагу за агорой галикарнасцы добирались в окружении толпы. Иолу подвезли на повозке. Сопроводив беженцев до рыночной отхожей ямы, горожане разошлись по своим делам.
Перед тем как отправиться в обратный путь, семьи обсудили положение с Херилом и Фрасимедом.
– Батт не впустит нас обратно, – с тревогой в голосе сказал Геродот.
– Значит, будем пробиваться! – горячо заявил Формион.
– У них нет ножей и мечей, только палки, – тихо заметила Дрио. – Почему?
Херил ухмыльнулся:
– Потому что Самос уже одиннадцать лет входит в Делосскую симмахию. Аристид возродил на острове Народное собрание, после чего потребовал запретить эллинам с азиатского материка иметь на острове оружие.
– Чего он боялся? – спросила Дрио.
– Беспорядков, – коротко бросил Херил.
– Нас больше, – запальчиво вмешался Фрасимед, – и у меня есть нож, мне его никто не запретит носить, потому что я гражданин.
– По количеству – да, больше, – усомнился Херил, – но на самом деле расклад не в нашу пользу: двое против четверых. Женщины и подростки не в счет.
Он кивнул в сторону галикарнасцев. Формион с Феодором недовольно переглянулись, однако промолчали.
Зато Геродот вскинулся:
– Я хоть и не эфеб, но драться умею. И потом… Даже если мы переберемся в храм Зевса Элевтерия или в храм Артемиды, там будет то же самое, потому что Батт пойдет за нами… А здесь у нас быт худо-бедно налажен. Иола скоро родит, ей и младенцу необходим покой хотя бы первое время… Так что Формион прав – выбора нет. Пусть только сунутся!
Херил подавленно кивнул.
Возвращаться беженцам пришлось самостоятельно. По пути Геродот подобрал на свалке рогатый бычий череп. Возле арки на теменос галикарнасцев уже ждали, все те же четверо – Батт и громилы Лигдамида.
Стало ясно, что столкновения не избежать. Херил выставил перед собой дубину. Фрасимед достал нож. Геродот поудобней ухватился за бычьи рога. Формион и Феодор подобрали с земли камни. Дрио обняла за плечи Иолу, заслонив золовку собой.
Два наемника двинулись к Херилу. Замелькали жерди, послышались глухие удары. Саммеот вертелся на месте, отмахиваясь дубиной. Батт решительно пошел на Фрасимеда, выставив перед собой нож.
Третий наемник налетел на Геродота, который успел подставить под удар палкой бычий череп. Тяжелое дыхание, треск, вскрики боли – драка набирала обороты.
Один из наемников подсек Херила жердью. Саммеот неуклюже упал, но и, лежа на спине, он пинался ногами, не подпуская к себе нападавших. Даже пытался отбиваться дубиной.
Геродот пропустил удар по ребрам, затем по голове. Ухо словно обожгло огнем, в глазах потемнело, дыхание перехватило. Наемник уже занес палку для последнего, самого жестокого удара.