Острее клинка(Повесть)
Шрифт:
Что касается генерала, то он в этот вечер и вовсе был далек от страхов и подозрений. Он отдыхал.
Последний месяц был хлопотен. Чего стоило одно только вооруженное сопротивление полиции на юге! Бандитов арестовали, они будут преданы суду и наказаны. Но это же неслыханно! Эта страшная девка Засулич вызвала настоящую чуму. Раньше нигилистов хватали за шиворот, и они как миленькие шли, не пикнув. А теперь? Четверо убитых полицейских! Из Одессы передали: убит тайный агент третьего отделения, бесценный человек, он доставлял прямо из их
«Хорошо, что мы заставляем их прятаться. Слава богу, в Российской империи можно еще свободно ходить по улицам и спокойно сидеть в театре, и никакой сволочи рядом с тобой нет. У нас, черт возьми, не Франция! И ничего подобного и впредь не будет!»
Генерал Мезенцев, начальник третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии, шеф русских жандармов, мерцая золотом погон, орденов и аксельбантов, расслабленно слушал журчащую музыку Мейербера.
Мышкина не освободили.
Сергею стало известно, что готовят нападение на конвой, который будет сопровождать других заключенных. Среди них называли и Димитрия Рогачева. Сергей оставил газету на прибывшего из-за границы Клеменца и поспешил в Харьков.
Он приехал туда поздно вечером. «Хвоста» за ним не было, и Сергей, не волнуясь по этому поводу, медленно шел по знакомым улицам.
Его ждали в условленном месте, но ноги сами несли в другую сторону. Он проходил улицу за улицей, не задумываясь о маршруте, но этот маршрут был неотвратим. Сергей уже в поезде знал, что вечером, в темноте окажется возле родительского дома. А там видно будет…
В поезде он решил, что поступит в зависимости от обстановки, но сейчас убеждал себя, что в любом случае должен сегодня вечером увидеть мать и отца. Завтра может оказаться поздно, а сегодня ему помешают разве что засидевшиеся у родителей гости. Вряд ли полиции известно, что он в России, а тем более в Харькове. Здесь она вообще пока дремлет, так что надо пользоваться. «Когда мы отобьем заключенных, я уже не смогу заглянуть к старикам».
Он перемахнул через заборик и едва сделал несколько шагов, как к ногам с рычанием подкатился лохматый комок.
— Ах, ты, старый плут, — зашептал Сергей, присев на корточки, — несешь еще службу?
Столбик пытался лизнуть его в лицо и от радости поскуливал. Помнил, значит, и любил по-прежнему, хотя, если прикинуть, много ли Сергей возился с ним? Но у собак какие-то свои законы привязываться к человеку.
Столбиком его назвала мать — он обожал еще в щенячьей поре замирать столбиком, сев на задние лапы, в ожидании кусочка мяса, орешков или еще чего-нибудь, не менее вкусного.
Столбик крутился возле ног и вместе с Сергеем вбежал в сени со стороны сада.
Сергей приложил ухо к двери. В доме было тихо. Он постучал.
Без вопроса (так было всегда) дверь распахнул отец. Он, казалось, нимало не удивился, увидев сына, молча пропустил его в прихожую и крикнул:
— Легок
Мать выбежала из комнаты, вскрикнула и приникла к груди Сергея.
Он обнял ее, и они, прижавшись друг к другу, вошли в комнату и сели на диван.
Мать не спускала глаз с Сергея, а Сергей, разглядывая ее, отметил, что она мало переменилась за последние два года, только вот взгляд у нее стал более пристальный.
Отец устроился в своем плюшевом кресле с высокой спинкой и тоже внимательно смотрел на сына.
Отец был совсем молодцом, даже седые волосы старили его мало.
Он крепкими, красивыми пальцами набивал трубку и с едва уловимой усмешкой задавал вопросы:
— Мы уж не чаяли тебя видеть. Надолго ли?
— У меня всего один вечер, — сказал Сергей.
— Почему же, Сереженька? — дрогнувшим голосом спросила мать. — Мы тебя два года не видели.
— Так получается, мама, — вздохнув, ответил он, — я не волен распоряжаться собой.
— Ты слышишь, мать? — пустил клуб дыма отец и обратился к Сергею: —Ты что же, опять на военную службу поступил?
— Нет.
— А институт свой кончил?
— Пока нет.
— То-то я гляжу, на инженера ты тоже мало похож.
Коммивояжером заделался? — Он кивнул в сторону саквояжа, который Сергей поставил в углу.
— Что-то вроде этого.
— Гм, — отец опять ушел в клуб дыма, — плохо верится.
— А почему ты не писал так долго? — спросила мать.
— Не было возможности. Да я все думал: вот-вот заеду к вам.
— Заехал, — пробурчал отец, — ночью, с черного хода, а утром опять лыжи навостришь?
— Так надо.
— Ну, ладно. Бог тебе судья. Но нас, стариков, тоже не забывай. Не чужие. Вырастили, выкормили тебя. Мать совсем шалая стала. Все ждет тебя, а ты ни гугу. Нехорошо, Сергей.
— Я все не могу привыкнуть, что ты где-то один мотаешься, — слабо сказала мать, и у Сергея от ее слов и от ее голоса сжалось сердце.
Мать первый раз так говорила с ним. Он снова посмотрел в ее лицо, оно казалось спокойным, но Сергей уже не мог верить этому спокойствию. Видно, оно давалось матери большим усилием. Она не хотела расстраивать его, и лишь голос выдал ее чувства. Сергей вспомнил, как лихо сказал когда-то Соне, что мать привыкла к его постоянному отсутствию. Нет, этого просто не могло быть. Матери никогда не привыкнут и не примирятся с тем, что рядом с ними нет их детей.
Сергей взял осторожно ее руку и поцеловал. Она улыбнулась.
— Ты еще совсем мальчишка. Так было хорошо, когда ты служил в Харькове. И нам спокойно.
— Значит, военную карьеру ты забросил окончательно? — спросил отец.
— Нет, почему же? — рассеянно ответил Сергей, встав с дивана, прохаживаясь по комнате и беря в руки знакомые с детства безделушки.
— Надеешься стать генералом?
— Генералом — нет. А вот из пушки я научился стрелять неплохо. Так что моя выучка пригодилась.