Острое чувство субботы. Восемь историй от первого лица
Шрифт:
В конце концов, я оттуда сбежал, не дожидаясь последствий, и на выходе из дворца спорта меня догнал Малкольм, который наблюдал устроенную мной продуктовую вакханалию с первого ряда, а теперь не находил слов, чтобы выразить свой восторг. Он только восклицал: «Это потрясающе! Не могу поверить».
Я чуть не терял сознание от усталости, как будто разгрузил вагон кирпичей, к тому же меня тошнило. Малкольм отвёз меня на мою съёмную квартирку, где я беспробудно проспал почти сутки, а потом проснулся от телефонного звонка.
Это снова был Малкольм: теперь у него имелся тройной план. Во-первых, он натравит на меня телевизионщиков из «Би-би-си». Во-вторых, сведёт с влиятельными деятелями «The Magic Circle» [5] —
Задним числом скажу, что затея с «Би-би-си» сорвалась, но не по вине телевизионщиков, а по моей собственной: роль экранной знаменитости меня интересовала меньше всего.
5
«The Magic Circle» («Магический круг») — британская организация, основанная в Лондоне в 1905 году в целях развития и продвижения искусства магии. Основной закон и девиз общества: «Не склонны раскрывать секреты». Нарушение этого принципа карается исключением из организации. Среди членов «The Magic Circle» — Чарльз, принц Уэльский, Дэвид Копперфильд, Шарлотта Пендрагон и др.
Чтобы заснять на кинокамеру процесс вхождения верблюда куда надо, мы с Малкольмом нарушили три с половиной статьи советского Уголовного кодекса и пополнили английский язык словом «vzyatka». Поэтому я лучше не буду вдаваться в подробности нашей преступной подготовки. Скажу только, что для большей наглядности я усовершенствовал метод, привязав к верблюжьему хвосту ещё один кусок нитки; и при замедленном просмотре хорошо видно, как в начале процедуры в игольное ухо входит шейная часть нитки, а в конце — из иглы выходит задняя, хвостовая часть. Эта запись (съёмка в «Олимпийском» Малкольму почему-то не удалась) и статья в «Saturday Revue» станут решающими аргументами для исполнительного секретаря «Магического круга», который немного позже направит запрос в Министерство внутренних дел, благодаря чему после тягучих ведомственных проволочек я получу так называемое служебное приглашение и буду выпущен в Великобританию. Заботливый московский подполковник несколько раз переспросит, как называется моя специальность, и я, мысленно корчась от недовольства собой, отвечу:
— Артист лёгкого жанра. Фокусник, циркач.
До этого отъезда случится ещё несколько вещей, крайне важных для моей жизни. Летом, вернувшись ненадолго в родной город, я уже не застану там вечного жида. Полина, которая навещала его дома и в больнице, передала мне короткую записку, похожую на шифровку с того света: старик и оттуда мною руководил.
Вот что он накарябал на половинке тетрадного листа. Синий тупой карандаш, наклон влево, три короткие строки:
196, rue Allah Ben Abdellah, Casablanca
14°20' с.ш. ------> только с моря.
Не бойся! До встречи.
Полина осторожно спрашивала о моих намерениях. Я признавался, что у меня нет планов, отдельных от неё. На самом-то деле спрашивать должен был я, но мне пока не хватало духу. Не так уж это легко и радостно — выведывать у любимой женщины: хочет ли она до сих пор сбежать куда-нибудь в другие страны и другие времена? Или сама идея побега давно заброшена в туманной области девочковых грёз? Нет, оказалось, не заброшена. Всё остаётся в силе.
Хорошо, сказал я, договорились. Сначала разберёмся с географией, потом — с историей. И снова был поцелован в уголок рта.
Мне тогда ещё в голову не могло прийти, что очень скоро Малкольм станет участником нашей авантюры, Полина выйдет за него замуж и уедет в Лондон раньше меня. А сейчас я подозреваю, что это было практически предрешено — его мгновенная безоговорочная
Она так и выразилась, когда во время ужина в кафе Малкольм на пару минут ушёл в туалет, оставив нас вдвоём: «Не слишком ли?»
Я сказал: «Так давай у него спросим. Он сам-то понимает, что мы его используем, что женитьба фиктивная? Во всяком случае, спросить будет честней».
Но Малкольм, уже успевший на днях предложить Полине руку и сердце, отлично всё понимал. Ну, если не всё, то гораздо больше, чем нам казалось. Он посмотрел на неё сияющими глазами и ответил: «Я не возражаю». Потом с улыбкой добавил, повернувшись ко мне: «Заодно и выясним, что надёжнее — чудо или здравый смысл».
Если кто-нибудь спросит, не слишком ли скоропостижно трезвый, здравомыслящий Малкольм потерял голову от любви, это будет означать, что спрашивающий просто не видел нашу Снежную королеву. Странно было бы наоборот — если бы не потерял.
В первые недели я бродил по английской столице так же одиноко и бесцельно, как по российской. На улицах цвели вишнёвые деревья, а в моём родном городе ещё лежал снег. Я чувствовал себя счастливым изгоем.
Заботами «Магического круга» я мог довольно скоро получить вид на жительство и разрешение на работу, но в целом мои отношения с магами-общественниками ни в какую сторону не двигались и вообще вряд ли имели смысл. Один раз по их просьбе я выступил перед закрытой аудиторией, дважды участвовал в светских чаепитиях.
Когда мои скромные подкожные запасы почти иссякли и стало нечем платить за комнату в Тоттенхэме, я переехал к Питеру, с которым мы познакомились у вокзала Кингс-Кросс: в том районе он покупал марихуану или ещё какую-то дурь. Питер жил в собственном трейлере в Докленде и, кажется, ничем, кроме дури, не увлекался. Стареющий рокер, гостеприимный пофигист, он очень выручил меня на первых порах, пока я улучшал свой английский, беспорядочно читал книжки и оглядывался по сторонам.
Идею заработка мне подсказал «Оксфам», один из самых дешёвых, благотворительных магазинов. Там одеваются студенты, бедняки и просто желающие сэкономить. Я зашёл в магазин просто так, полюбовался разнообразием одежды, буквально копеечной, но вполне пристойной по виду, вышел на воздух, добрёл до ближайшего парка и сел на скамью. Рядом валялся кем-то оставленный глянцевый журнал о кинозвёздах и роскошной жизни. Я листал его без особого интереса, пока не наткнулся на старую чёрно-белую фотографию актрисы Одри Хепберн. Это был кадр из фильма «Завтрак у Тиффани». Но дело даже не в фильме, а в наряде — очень похожее платье, почти не отличишь, я только что видел в магазине «Оксфам» по совсем ничтожной, бросовой цене. Я прихватил с собой журнал, вернулся в магазин и купил то платье, хотя даже не представлял — зачем оно мне? При ближайшем рассмотрении стало ясно: здесь хватит минимальной портновской доделки, чтобы платье стало точной копией киношной легенды.
Швейную машинку «Подольск» я найти не смог, зато на Портобелло у продавца железной рухляди отыскалось вполне исправное антикварное устройство марки «Зингер».
Деньги на «Зингер» мне дал взаймы Малкольм; вскоре я их вернул, и это был единственный случай в моей жизни, когда я брал в долг. Малкольм приехал вдвоём с Полиной к станции метро «Ковент-Гарден», и, когда я сказал, на что мне нужны деньги, Полина улыбнулась так печально, что я чуть не сдох от обиды.
Платье я доделал за вечер, не оставив ни намёка на марку, а назавтра отвёз на ту же Портобелло-роуд и сдал в магазин винтажной одежды, назначив абстрактную цену 100 фунтов. Я попросил у торговца булавку, чтобы приколоть к платью фото актрисы, которое специально вырезал из журнала. Продавец усмехнулся и сказал: «Okay».