Остроумие мира
Шрифт:
– Какое?
– Сделать меня дворянином.
Генрих расхохотался и сказал:
– Черт возьми, великолепная мысль! Ты будешь дворянином, и на твоем дворянском гербе будет твой индюк!
Однажды, увидав у себя много седых волос, Генрих IV сказал присутствовавшим:
– Знаете, ведь это меня извели и так состарили приветствия и адреса, которые мне пришлось вытерпеть и вы слушать с тех пор, как я стал королем.
Какой-то дворянин, прислуживавший Генриху IV за столом, подавая ему вино, вместо того чтобы его только попробовать, по тогдашнему обычаю, по рассеянности выпил весь
– Послушай, – сказать ему Генрих, – коли пить, так уж выпил бы хоть из учтивости за мое здоровье!
В бою при Арле Генрих IV ободрял своих солдат словами: «Я ваш король, вы французы, вот неприятель, следуйте за мной!» Но в пылу боя он заметил, что его передовые отряды начали поддаваться, и даже можно было опасаться, что они ударятся в бегство, потому что многие уже поворачивались спиной к неприятелю. Генрих устыдил их, воскликнув:
– Поверните голову и, если не хотите сражаться, то, по крайней мере, взгляните, как я буду умирать!
Увидев какого-то человека, у которого волосы на голове были уже совсем седые, а борода еще вся черная, Генрих IV спросил его, как это так с ним случилось.
– Это оттого, государь, что волосы мои на двадцать лет старее бороды.
Во времена Генриха IV жил какой-то чудак, который составлял анаграммы из имен разных выдающихся людей и богачей и подносил им эти плоды своей изобретательности. Он придумал также и анаграмму из имени короля и преподнес ее Генриху в чаянии награды. Король заинтересовался, что это за человек, чем он занимается. Бедняк отвечал, что занимается изобретением анаграмм, и поспешил прибавить, что он очень беден.
– Это неудивительно, – заметил король, – при таком неслыханном ремесле.
Генрих IV жаловался маршалу Роклору на упадок аппетита.
– Когда я был королем Наваррским, – говорил он, – у меня был превосходнейший аппетит, а теперь, когда стал королем Франции, ничто мне не нравится, все стало не по вкусу!
– Это потому, государь, – ответил маршал, – что в то время вы были отлучены от церкви, а у отлученного аппетит все равно что у дьявола.
Генрих IV был человек несомненной храбрости, и, однако же, когда он сходился лицом к лицу с неприятелем и ему докладывали, что настала минута боя, он неизбежно каждый раз впадал в некоторое расстройство, которое обычно приписывается лишь трусам. И, таким образом, каждый раз ему приходилось начинать бой… с укрощения своего бунтующего пищеварительного аппарата. Он сам над этим смеялся и говаривал при этом: «Надо пойти постараться для них (то есть для врага) хорошенечко…»
Один дворянин долго колебался и все не решался, к кому пристать – к Генриху IV или к его врагам. Однажды, увидав этого человека, Генрих сказал ему:
– Подойдите, сударь, не бойтесь; если наша возьмет, так ведь вы будете на нашей стороне.
Однажды Генрих IV приказал своему министру Сюлли явиться к нему на другой день с утра, чтобы засесть, не отрываясь, за важные государственные дела. Верный Сюлли явился в назначенный час к дверям королевской опочивальни, но Генрих велел ему сказать, что у него лихорадка и чтобы министр пришел после обеда. Сюлли, знавший своего повелителя насквозь, сейчас же почуял, что тут что-то не так; он не ушел, а остался, на всякий случай, переждать. Прошло некоторое время, и вот он видит, что из комнаты
– Государь, – сказал ему Сюлли, – я знаю, что у вас была лихорадка, но я думал, что она вас уже оставила; по крайней мере, мне показалось, что как будто бы она минут пять назад вышла из вашей комнаты и ушла вниз по лестнице.
Однажды зимой, в сильнейшую стужу, Генрих IV ехал по улице, весь закутавшись в меховой плащ и все же чувствуя, что ему холодно. И вдруг он видит известного ему молодого гасконца, который весело шагает по морозу в очень легком костюме. Король был чрезвычайно поражен выносливостью этого молодца, подозвал его и спросил, как это он ухитряется оставаться живым на таком морозе в таком легком костюме.
– Неужели тебе не холодно?
– Нисколько, государь.
– Помилуй, да я в моей шубе весь дрожу! – воскликнул король.
– Ах, государь, – сказал ему гасконец, – кабы вы делали так, как я, то никогда бы не зябли!
– Научи, пожалуйста! – попросил король.
– Очень просто, надевайте на себя, как я делаю, весь свой гардероб, всю одежду, какая у вас есть, и будьте уверены, что никогда не озябнете.
Генрих IV очень любил своего сына и наследника Людовика XIII. В то время астрологи еще процветали почти повсюду при дворах королей и владетельных особ. Маленькому дофину составляли множество гороскопов. Так как звездочеты говорили все разное, то над ними трунили и объявили, что они все врут. Генрих с этим соглашался и сам смеялся, но однажды сказал про них:
– Они все врут да врут, а пожалуй, до того доврутся, что и правду скажут.
Однажды он играл со своим наследником, возя его на себе и ползая на четвереньках по комнате. В эту минуту в комнату вдруг вошел испанский посланник. Не оставляя своего занятия, Генрих спросил у него:
– Господин посол, есть у вас дети?
– Есть, государь.
– Ну, тогда я могу при вас докончить мой круг по комнате.
Неизвестный художник. Генрих IV
Во времена Генриха IV появился какой-то человек, обладавший непомерным аппетитом, евший за шестерых, как доложили о нем королю. Тот, заинтересовавшись таким чудищем, пожелал его видеть. В свою очередь едок тоже очень хотел быть представленным королю, полагая почему-то, что будет отменно награжден за свои отличия.
– Это правда, что ты ешь столько, сколько надо шестерым? – спросил король.
Обжора подтвердил.
– Ну, а работаешь ты тоже за шестерых? – продолжал король.
– Никак нет, государь, работаю, как всякий другой моей силы.
– Черт возьми, – сказал король, – если б у меня в королевстве было много таких, как ты, я бы вас всех перевешал, потому что вы бы у меня объели все государство.
Однажды Генрих IV сказал испанскому послу:
– Если испанский король раздражит меня, я буду за ним гнаться до самого Мадрида. Посланник ответил ему:
– Вы будете, государь, не первым французским королем, побывавшим в Мадриде.
Это был злой намек на мадридский плен Франциска, и Генрих спохватился, сдержал себя и сказал: