Остроумие мира
Шрифт:
Только в конце письма выяснилось, что новорожденной была… некоторая «идея относительно электричества». Госпожа Лебедева спокойно вздохнула.
Лебедев был врагом бесплодной эрудиции.
– Мой книжный шкаф, – говорил он, – набит знаниями гораздо больше меня, однако не он физик, а я.
Во МХАТе шел «Юлий Цезарь» Шекспира. По ходу спектакля статист должен был вынести свиток и отдать его К. С. Станиславскому, игравшему роль Брута. Статист куда-то исчез. Тогда В. И.
Рабочий вышел на сцену со свитком и громким голосом сказал, обращаясь к Станиславскому:
– Вам, Константин Сергеевич, вот тут Владимир Иванович передать чегой-то велели…
М. Кэссат. В Опере
Немирович-Данченко был в Большом театре на балете Асафьева «Пламя Парижа». Рядом с ним сидел пожилой и, видно, впервые попавший на балетное представление человек. Он восторженно воспринимал все, что происходило на сцене, и удивлялся только: оперный театр, а совсем не поют.
– Почему же это? – обратился он к сидящему рядом Немировичу-Данченко.
Владимир Иванович терпеливо объяснил ему, что балет – особый жанр, в котором только танцуют. Но в это время хор запел «Марсельезу»! Человек взглянул в лицо Немировичу-Данченко, укоризненно покачал головой и произнес:
– А ты, видать, вроде меня – первый раз в театре-то!
Рассказывают, что Немирович-Данченко молодому драматургу, жаловавшемуся на отсутствие хороших тем, предложил такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного.
– Что это за сюжет? – покривился драматург. – Пошлость и шаблон.
– Вы находите? – сказал Немирович-Данченко. – А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется «Горе от ума».
Находясь в обществе молодых поэтов, Михаил Светлов никогда не подчеркивал своего превосходства. Однажды один молодой человек, неправильно понявший светловскую простоту, стал называть его «Миша».
– Что вы со мной церемонитесь, – сказал ему Светлов, – называйте меня просто – Михаил Аркадьевич.
Литфонд долго не переводил Светлову денег. Заждавшись, после многих напоминаний из Ялты он послал директору такую телеграмму: «Вашу мать беспокоит отсутствие денег».
На писательском собрании прорабатывали пьесу, перед этим обруганную в одной центральной газете. Доклад делал критик, известный своим разгромным стилем. Светлов печально заметил:
– Вы знаете, кого напоминает мне наш докладчик? Это тот сосед, которого зовут, когда надо зарезать курицу.
Об одном поэте Светлов сказал:
– Он
По поводу своей сутулости Светлов часто шутил:
– Что такое знак вопроса? Это состарившийся восклицательный.
На светловском юбилее было оглашено письмо отсутствовавшего по причине болезни Вениамина Каверина, в котором он писал: «Я завидую не только таланту Светлова, но и его удивительной скромности. Он, как никто, умеет довольствоваться необходимым».
– Мне не надо ничего необходимого, – возразил Светлов, – но я не могу без лишнего.
Светлов стойко и мужественно умел переносить невзгоды и почти никогда не жаловался. Он всегда отшучивался и говорил:
– Счастье поэта должно быть всеобщим, а несчастье – обязательно конспиративным.
О двух маститых литературоведах Светлов как-то сказал в кругу писателей:
– Когда я их читаю, никак не могу понять, стоит ли мне читать книги. Все равно что по котлете представить, как выглядела живая корова, из которой эта котлета сделана.
Прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростертые на песке фигуры загорающих, Светлов сказал:
– Тела давно минувших дней…
В 1956 году Светлова вызвали в МГБ в связи с посмертным пересмотром дела одного из поэтов. Следователь спросил:
– Знали ли вы этого поэта? Что вы можете о нем сказать?
– Знал. Он был хорошим поэтом и настоящим коммунистом.
– Как? Ведь он был троцкистом и за это посажен.
– Нет, это я был троцкистом, – сказал Светлов. – А он был настоящим коммунистом.
Следователь растерялся, попросил у Светлова пропуск, подписал его и сказал:
– Идите, идите…
На литературном вечере после чтения стихов Светлов отвечал на многие записки. Несколько записок он оставил без ответа.
– Почему вы отвечаете не на все записки? – раздался голос из зала.
– Если бы я мог ответить на все вопросы, – сказал Светлов, – мне бы стало неинтересно жить.
Светлов, написав стихи, тут же читал их кому-нибудь. Если поблизости никого не было, звонил по телефону. Звонил иногда среди ночи.
Друг Светлова, разбуженный однажды ночным звонком, спросил его:
– А ты знаешь, который час?
– Дружба – понятие круглосуточное, – ответил Светлов.
Утверждая простоту как высшую форму искусства, Светлов сказал:
– В каждом изысканном блюде есть привкус. А у ржаного хлеба есть вкус, но привкуса нет.
Студент Литературного института защищал дипломную работу – читал морские стихи из своей книги. Выступая с критикой этих стихов, Светлов сказал: