Остров Буян
Шрифт:
В этот миг медведь вздрогнул всем телом. Стрелец отшатнулся, но тут же поняв, что это была последняя предсмертная дрожь убитого зверя, схватил скомороха за шиворот.
Гурка встал.
– Ну, смотри, дворянин, вспомнишь Мишу! – пригрозил он, обратясь к Сумороцкому.
– Пойдем, гусаки! – сказал Гурка стрельцам и сам, распахнув дверь на площадь, вышел вон из избы…
– Сколь ветчины! – повторил Устинов и шевельнул йогой мертвую голову зверя.
– Теперь, Петр Андреич, довольна душа твоя? Больше обиды
– Не кафтан обида, не скинешь с плеч! – возразил Сумороцкий.
– Не на город обида – на пришлого человека! Тут Земска изба ни при чем, – продолжал кузнец. – Как биться станешь? Все ли к делу готово? Раз сошлись мы тут вместе – ты все говори, что на сердце лежит. Мы тебе пособим, чем сумеем.
В этот миг вошел во Всегороднюю избу Томила Слепой. Не видя как следует в сумраке, освещенном двумя свечами, он наклонился низко к медведю, едва разглядел его и с безмолвным удивлением присел в стороне на скамью, не желая мешать беседе.
Сумороцкий мялся. Приготовленные заранее слова потерялись. Идя в Земскую избу, он обдумал все, но сейчас смутился множеством собравшихся выборных. Он еще не совсем разбирался, кто из них на его стороне и кто против.
Сумороцкий понимал, как важно Хованскому сохранить и отстоять острожек на левобережье. Сохранить этот острожек значило выстроить после второй и третий, это значило навести мост через Великую, это значило перевезти в Завеличье пушки, отнять у Пскова корма для скота и отрезать Изборск и Печоры, откуда во Псков привозили хлеб…
– Мыслю, что одолеем острог, – сказал наконец Сумороцкий.
Он видел – Михайла Мошницын с товарищами не хуже дворян понимают, что Завелицкая битва – это битва за дороги, за корма, за реку, за выгоны и за хлеб. И Сумороцкий представился озабоченным.
– Начальных людей маловато, – сказал он.
– Что же, я их рожу? – возразил кузнец. – Сами себя сколь в тюрьму посажали. Знатные есть дворяне, не хуже тебя, а с городом не хотят: изменные листы боярину посылают…
– Может, одумались бы, – сказал Сумороцкий. – Кабы еще с два десятка дворян да бой повести с умом – разом бы мы москвичей побили.
– Нешто дворяне лучше посадских стоять будут? – спросил Томила Слепой.
– Науку знают, как биться. Начальствовать могут, – пояснил Сумороцкий.
4
Томила Слепой и Михайла Мошницын с Неволей, Козой и Максимом поехали на монастырское подворье, где находились дворяне, посаженные сюда за сношения с Хованским, здесь же сидели воеводы – Собакин и Львов, три дьяка, князь Федор Волконский, стрелецкие головы, несколько попов и архимандритов и с десяток богатых посадских…
Земские выборные вошли в заплеванную грязную палату со сводчатым потолком и узкими окнами за решеткой, где помещались дворяне. Дворяне невольно поднялись с мест, сразу даже
Тогда Томила сказал:
– Господа дворяне, служба ваша нужна миру. Лучше с честью на поле пасть, нежели в тюрьме сгнить. С нами поп пришел. Целуйте крест, что худа не сотворите, никакие хитрости городу чинить не станете, да идите с честью по дворам, и от мира почет вам будет.
Дворянин Петр Козин, посаженный на подворье за письмо к Хованскому, не вставая с охапки соломы, на которой лежал, отозвался:
– Вы – воры, изменщики. Нечего вам на дворян надеяться, а нам крестного целования забывать да бесчестием милости воровской добывать. Идите к ворам умолять: вы разбойников да конокрадов из тюрьмы выняли, то вам и товарищи!
– Не только гостей у праздника, что Фома с женой, – заключил Коза, – что ты за всех кричишь? И кроме тебя у иных есть свои языки, – кивнул он на три десятка людей, заключенных в палате.
В ответ вышел из темного угла другой дворянин, Тимофей Астахов, и вывел на середину палаты сына, безусого паренька. Этот мальчик под видом босоногого посадского бежал из Пскова с письмом отца, но его схватили…
– Ей, кузнец, покарал тебя бог, сына отнял, опомнись! – сказал Астахов. – К чему город склоняешь? Мы крест целовали государю. Ежели топерво воровским мужикам крест поцелуем, кто веру нам имет! Пусть моего сына нынче на плаху положат – не быть ни мне, ни ему против государя.
– Старое целование поп разрешит и отпустит, – сказал Михайла.
– Воровской поп! – вмешался третий дворянин, Афанасий Вельяминов. – Слушайте вы, мужики: нечего нам толковать. Дворянам с мужиками не быть николи, как огню с водой. Наше дело за бояр и государя стоять да вас в дугу гнуть. Что мы против себя пойдем?! Ступайте, воры, откуда пришли!
– Спрос не грех, отказ не беда, – заключил Мошницын. – Кто схочет, дворяне, с нами идти под началом Петра Сумороцкого, те заутра отписку пришлите во Всегороднюю избу…
Староста вышел с товарищами из дворянской палаты, не спрашивая прочих заключенных.
– Собрать надо дворян, которые с нами встали, да все обсудить, как ударить, – предложил Томила Слепой, возвращаясь в Земскую избу.
К вечеру во Всегородней собрали дворян, согласившихся служить городу, и обсудили бой.
5
Иванка поднял мешок с овсом и в темноте двора прошел под навес. Шелест пересыпающегося в мешке овса привлек внимание пары лошадей, щипавших влажную от росы траву во дворе. Из мрака выплыли рядом их темные крупы, раздалось нетерпеливое фырканье, и теплое дыхание коснулось руки Иванки, который развязывал мешок.