Остров Буян
Шрифт:
– Федька? С бачкой: он младший, – сказал Иванка и вслед за приветливым скоморохом пошел во двор к боярину Романову…
4
В боярском дворе нескончаемые тянулись службы. Это была целая вотчина, с пустырями и пашнями, с корчмами, улицами и переулками… Здесь жило столько народу, что заселило бы целый большой посад. Казанские и астраханские татары, литва, донцы, запорожские черкасы, грузины – темный торговый, разбойный удалый люд изо всех краев, городов и уездов. Оружейники, рукавишники, шапошники, сапожники, квасники, брадобреи, золотники, егеря, псари, конюхи.
Сколько беглых крестьян нашло себе приют в поместьях и вотчинах Романова! Сколько посадских скрылось к нему от правежа
Боярина Никиту не любили приказные, терпеть не могли дворяне и ненавидели многие ближние царские бояре, зато простой народ видел в нем прибежище на последний конец, и беглецы избывали тут все свои беды, словно ушли за крепкий рубеж иного государства…
И в самом деле, еще недавно в боярских дворах были как бы особые княжества, но царю показалось, что иные из бояр взяли много излишней воли во вред государству, и он указал выдать беглых [136] , переселить закладчиков на старые их посадские места и выставить к правежу недоимщиков. Боярские дворы и вотчины по Москве и в ее окрестностях вдруг запустели. На дворе Романова тоже приутихла шумная и разгульная жизнь, но еще отсиживались здесь многие, словно в крепости. Знали закладчики и беглецы, что сюда не посмеет ворваться сыск. Многие жили теперь здесь, уже не торгуя, не промышляя ничем, но надеясь на силу царского дяди, словно выжидая перемен, целыми днями толкуя о том, что жизнь стала трудна и что в новом году быть великому бунту… Они бездельно проживались, пропивались, играли в кости и в карты да безнаказно курили табак [137] .
136
…указал выдать беглых… – Правительство царя Михаила Федоровича неоднократно предпринимало сыск и возвращение обратно в посады бывших посадских тяглецов, то есть налогоплательщиков, ставших закладчиками. Уложение 1649 г. окончательно вернуло всех закладчиков в посады и упразднило самый институт закладчиков.
137
Курение табака сурово каралось законами середины XVII столетия.
Воровато выбирались отсюда по утрам на промыслы и торга, а к ночи сползались в кучу…
Боярская челядь их не гнала со двора. Да и сам боярин делал вид, что не знает о том, сколько темного, беглого люда скрывается на его дворе. Это был молчаливый сговор боярина со своими холопами. И хотя беглецы давали немалый доход своим укрывателям – не только из прямой корысти держал их Никита Иванович Романов. Больше всего он хотел сохранить хоть в чем-то свою независимость от правителей государства.
Во двор к Романову часто ходили люди боярина князя Якова Куденетовича Черкасского [138] и тоже роптали и тоже грозили новым правителям бунтом и колебаньем всей Русской земли.
Иванка искал брата среди людей Романова и Черкасского. Встретив добрых полдюжины челядинцев, носивших имя Первой, Иванка пустился бродить по городу и толкался возле других боярских дворов, расспрашивая и вызнавая про брата. Это было теперь легче: люди Романова указывали ему дворы больших бояр.
138
Черкасский Яков Куденетович (?–1666) – князь, боярин, воевода. Один из руководителей оппозиции правительству боярина Б.И.Морозова; во время ссылки Морозова в
– Да, может, братень твой и не в боярщине. Может быть, он в патриарших или монастырских людях, а то по торговому делу… – высказал предположение Гурка Кострома.
– Не-е, он писал «у набольшего боярина», – возразил Иванка, – уж он такой – он только к набольшему пойдет…
5
Несмотря на все неудачи, на голод и одиночество среди чужих людей, Иванка так и не шел к Кузе.
Гурка позвал его с собой скоморошить на святки, и вот Иванка пустился с медведчиком бродить по ближним к Москве посадам и селам.
Игра на гуслях Иванку занимала всегда. Он научился ей как-то походя, от одного из странников, стоявших у паперти Пароменской церкви. Гурка Кострома дал ему гусли. Старинные, черные, крытые лаком, отделанные рыбьим зубом. «В соляной бунт в дворянском дому мне попались. Сами поют!» – сказал Кострома.
Услышав, что иные считают самым большим боярином Бориса Ивановича Морозова, Иванка пошел по его дворам, но также не мог найти брата. Он побывал на его поташных майданах, на каменоломнях, в сукновальнях, но все впустую…
Из загородной усадьбы боярина Морозова, не найдя брата, Иванка по торгам возвращался на романовский двор. Народ слушал выкрики бирюча:
«Умножилось в людях пьянство и мятежное бесовское глумление и скоморошество с бесовскими играми… Многие люди, забыв бога и православную веру, тем прелестником, скоморохом последуют, на бесчинное их прельщение сходятся на позорище и на улицах и на полях богомерзких их всяких игр и бесовских скверных их песен слушают…»
Выкрикивал бирюч царский указ, заключавшийся так:
«Где объявятся домры, и сурны, и гудки, и гусли, и всякие гудебные бесовские сосуды… изломав, те бесовские игры жечь [139] , а которые люди от того богомерзкого дела не отстанут, по нашему государеву указу тем людям чинить наказание – бить батоги».
– Уж к тому пришло, что за песни секчи! – ворчали в толпе.
«Беда на Гурку! – подумал Иванка прежде всего о друге. – Бежать, упредить поскорее – на сыск не наскочил бы!» И он пустился проталкиваться сквозь толпу… Народ тесно сбился, слушая новость. Время шло к масленице, когда скоморохи и их забавы были особенно в чести у народа, и царский указ лишал праздник привычных радостей. Это всех взволновало…
139
…бесовские игры жечь… – В XVII в. у простого народа большой популярностью пользовались скоморохи, которые едко высмеивали церковников, помещиков, купцов. Правительство начало преследовать скоморохов; им запрещалось проживать в городах, на них устраивались облавы.
Выбраться из тесной толпы было не так легко…
Пока торговцы и покупатели, сбившись толпой, слушали бирюча, какой-то малый украл с ларя сапоги. Целая свора земских ярыжек бросилась усердно ловить всех молодых парней у Владимирских ворот [140] .
– Стой, что в мешке? – крикнул один из них, схватив за плечо Иванку, которому только что удалось вырваться из толчеи.
– Тебе что за дело? – дерзко спросил Иванка.
– Кажи, коли спрашиваю! – Земский ощупал мешок, и хотя в нем явно были не сапоги, он вдруг разъярился: – Братцы, гляди, скоморох! Гусли хоронит!
140
Владимирские ворота, позже – Никольские, ведшие из Китай-города на Лубянскую площадь, ныне площадь Дзержинского.