Остров Эскадо
Шрифт:
Букашка Наташка вцепилась в бок автобусного колеса, быстро вращаясь, понеслась сообщать про грозящую опасность.
Автобус остановился. Придерживая передними лапками закружившуюся голову, Наташка успела перескочить на ботинок теледиктора с красивой челкой, оказалась в кабинете Синдиреллы в тот самый миг, когда крупная девочка посоветовала зарыть неизвестную яму и не приставать к Правительству. Спрыгнув с ботинка теледиктора, Наташка два с половиной часа шла под столом, добиралась до туфельки Президента. На туфельке она посидела, перевела дух. Синдирелла была очень крупной девочкой,
Жалея, что не удалось захватить с собой никаких бутербродов, Наташка начала тяжелый подъем. Стала упорно карабкаться по ноге Президента.
— Если я не дойду, — повторяла себе Наташка, — весь остров ждет жалкая участь. Эпидемия жадности.
Тринадцать ужасных золотых монет, про которые писал в своей записке Шприц, — это про них спешила рассказать Синдирелле букашка, — были на самом деле никакие не монеты. Они были очень заразные золотые таблетки жадности. Положишь в карман — тут же заразишься жадностью, будешь болеть ею все сильней и сильней, пока не перезаразишь окружающих.
Когда-то очень давно эти тринадцать жадностей испек из своих золотых зубов на чародейском огне один Колдунишка. Колдунишка жил в окружении добрых людей. Добрые ему не нравились, он решил все свое окружение позаразить. Жадностью…
Но, к своему несчастью, встретил Колдунишка на жизненном пути адмирала Шприца. В те времена молодой Шприц ходил еще капитаном третьего ранга. Но был уже очень злой. Колдунишка привык встречать только добрых, поэтому и пикнуть не успел, а Шприц его уже ограбил. И выкинул за борт.
Напрасно Колдунишка долго плыл за пиратскими кораблями, шамкал беззубым ртом, кричал, что он тоже плохой, предлагал вместе делать всякие пакости, рассказывал, какие вредные монеты он испек из своих золотых зубов. Шприц про зубные монеты внимательно выслушал, но Колдунишку подбирать не стал. Любил делать пакости самостоятельно.
На Колдунишку Шприц плюнул. И забыл. А про тринадцать золотых жадностей помнил. Руками не трогал, в карман не клал. Держал в маленьком железном сундучке.
Когда дикие пираты закапывали на открытом острове Эскадо свои клады, Шприц железный сундучок зарыл в самом укромном месте, отдельно от всех и так глубоко, что ни знакомые знакомых, ни жители острова в поисках полезных ископаемых его не нашли. Не докопались.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Что взяла пальма? От чего удирают бессовестные? Кто растет в банках?
Теперь то самое укромное место оказалось посреди главной улицы острова Эскадо, но это Шприца и Плинтуса не смутило.
Они вообще были люди не стеснительные. Попугая оставили сторожить корабль. Ночью выскочили на остров. Во время утренней уборки спрятались в колючих кустах. Потом отцепились от кустов, вышли на главную улицу. Дорылись до сундучка. Схватили его. Испачкали землей милицейскую фуражку. Удрали от ответственности. Прорыли из ямы подземный ход до самого Робинзона,
А потом отогнали от памятника бабушку, которая думала, что Робинзон говорит сам с собой и, возможно, сейчас пригласит ее на танец.
— Знала я этого Робинзона в молодости, — жаловалась белокурая бабушка черной таксе. — Он всегда был немножко не в себе. И снаружи сам с собой разговаривал.
Такса не отвечала. Думала о другом. Смотрела, не окажется ли поблизости какой-нибудь столбик.
Засевшие в памятнике пираты собрались отомстить жителям острова. Позаражать их жадностью всех до одного. А букашка Наташка, хоть и спешила изо всех сил, еще только подходила к коленке Президента.
— Ну, давай заражать! — бухыкнул в Робинзоновой пустоте Шприц.
— Давай! — брякнул Плинтус и в темноте треснулся изнутри головой о живот Робинзона.
Робинзон тоже брякнул, загудел, как большой, усталый пароход, а капитану Плинтусу робко заглянула в голову одна сомнительная мысль. Капитан засомневался:
— Зачем жадностью заражать? Им же лучше станет! От жадности больше денег загребут! Только разбогатеют. Какая получится месть?
— Хорошая! — высморкался в темноте Шприц. — Ты уж поверь старому пирату. Не богатеют от жадности. Наоборот. Совсем как нищие станут. Жадного от нищего не отличишь. У нищего ни копейки нет, жадный ни копейки тратить не хочет. Одинаковые. И толкается жадность здорово.
— Как толкается?
— Изо всех сил. На стыдные дела толкает… Даже мы, пираты, краснеем.
Адмирал с капитаном ловко выползли из-под памятника, огляделись. Прямо напротив Робинзона стояло скромное и стройное здание с большими буквами на крыше: «Главный банк Эскадо».
— Туда-то нам и надо, — радостно чихнул Шприц. — Сейчас быстренько наши монеточки приумножим. Чтоб на каждого жителя по две жадности пришлось. Мы в этот банк тринадцать монеток внесем, а оттуда целый мешок точно таких же вынесем.
— Ограбим? — обрадовался Плинтус.
— Деревня! — презрительно закашлялся Шприц. — Кто же теперь банки грабит! Наоборот. Туда деньги вносят. Вкладывают. И там растят. Знаешь, как вклады в банках вырастают?
— Знаю, — сказал Плинтус. — У меня тоже один раз пальма в кадке выросла. А потом взяла и засохла.
На самом деле Плинтус умел только грабить банки, а почему и как там деньги растут, не знал. Но подумал: «Зря я всю жизнь вклады в сундуках зарывал. Надо было в банках».
Пираты надеялись вместе со своим вкладом беспрепятственно проникнуть в банк. Но оказалось — стройное здание со всех сторон окружено высоким узорчатым забором. Перелезть через него не удалось. Пять раз адмирал с капитаном добирались почти до самого верха и пять раз падали. Вниз.
— Плюнь! Пошли ворота искать! — посоветовал Плинтус.
— Какой забористый банк! — с уважением плюнул Шприц, шестой раз падая с забора.
В широких воротах стоял, заложив руки за спину, знакомый милицейский в почищенной фуражке. Охранял банк.