Остров Крым
Шрифт:
— Напрасно пренебрегаете, Марлен Михайлович, — сказал он. — Сейчас я представляю те немногие силы на Острове, которые противостоят эпидемии СОСа. Запад, как всегда, расписывается в банкротстве. Мы выходим на Белград, мы ищем пути в Пекин. Мы, семь левых партий, единственные, кто может хоть что-то сделать против СОСа…
— И во мне вы ищете союзника? — усмехнулся Марлен Михайлович. — В советском дипломате вы ищете союзника? Любопытно.
— Да, вы наш потенциальный союзник, — сказал Игнатьев-Игнатьев. — У нас есть сведения, что
— Кто это вам сказал, господин «коммунист-нефтяник»? — Марлен Михайлович со стаканом виски в левой руке приблизился и ухватил Игнатьева-Игнатьева за плечо. Плечо оказалось на удивление слабым и податливым. — Отвечайте! Откуда этот вздор?
Игнатьев-Игнатьев молчал, бессильно моталась его голова.
— Это я ему сказал, — прозвучал вальяжный голос, и Марлен Михайлович увидел на пороге располагающего к себе господина с бородой Радамеса, в котором без труда узнал полковника ОСВАГа Вадима Востокова.
Изящно поклонившись, полковник прошел в комнату и поставил на стол серебряное ведерко с бутылкой шампанского. Виновато развел руками.
— Извините, Марлен Михайлович, но это я имел неосторожность во время одной из официальных бесед сиречь допросов этого криминального господина высказать нечто вроде подобного предложения.
— Чем обязан, господин Востоков? — почти весело спросил Марлен Михайлович. «Черное и белое» делали свое дело, мир упрощался, распадаясь на два цвета, уподобляясь телевизионному старому доцветному фильму добрых шестидесятых, мир иллюзий.
— Очень польщен, что вы знаете мое имя. — Востоков ловко открыл шампанское. — Слышите, как завывает норд-ост? Начинается ураган. В такие вечера весьма приятно разыгрывать в уютном отеле партию политического покера.
Шампанское после виски показалось Марлену Михайловичу серебрящейся фортепьянной пьеской после аккордов оркестра.
— Учтите, господин Востоков, — сказал Марлен Михайлович, разваливаясь в кресле. — В соседнем номере помещается тренированный майор Лопатов.
На экране Ти-Ви-Мига вдруг появился «рыбий жир ленинградских речных фонарей». Кровавые полосы угасающего заката за зыбкой иглой Петропавловки. Ухмыляющиеся лица трех мальчишек в шинелях с поднятыми воротниками и в черных шарфах, обмотанных вокруг шеи.
— Соседний номер пуст, — любезно сказал Востоков. — Майор Лопатов в сей момент нежится в кабинете массажа «Бангкок», что в Малом Беме и Копейке, с вашего разрешения.
— Внимание, — услышал Марлен Михайлович голос комментатора. — Репортаж из колыбели пролетарской революции. — Появился и сам комментатор. Тренчкоут с поднятым воротником, «федора» с опущенными полями. — Съемка сделана спонтанно, без разрешения властей, просим прощения за дефекты изображения. — Он повернулся к трем юношам. — Милостидари-и-дарыни, перед вами Игорь, Слава и Валера, все трое называют себя «новые правые».
Один из юношей вытащил из-за
Далее на экране началось какое-то непонятное движение, замелькали неясные пятна. Комментатор Ти-Ви-Мига бойко объяснил, что интервью сорвалось из-за вмешательства народной дружины, но «новым правым» удалось скрыться на мотоцикле.
— Ага! — восторженно вскричал Игнатьев-Игнатьев. — Слышали? Под стражу Лучникова! Вот воля советской молодежи!
— Так ведь они же «правые», — сказал, от души веселясь, Марлен Михайлович, — а ведь вы же теперь «ультралевый», Игнатьев-Игнатьев.
— Да какая разница! — брызгая слюной, зашумел Игнатьев-Игнатьев. — Главное — Лучникова под стражу! Пока не поздно! Главный негодяй!
— Вот она, страсть! — сочувственно кивнул в его сторону Востоков. — Он обожает Андрея с детства. Недавно в ОСВАГ попал дневник господина Игнатьева-Игнатьева. Представьте себе, Марлен Михайлович, чуть ли не тысяча страниц страсти, ненависти, любви, ярости. Воображает себя женщиной Лучникова.
— Фальшивка! — вскричал Игнатьев-Игнатьев. — Дневник — фальшивка!
Глаза его явно замаслились, он явно испытывал сейчас сладостное страдание, какое бывает у юнцов, когда в их присутствии говорят о предмете их любви, пусть и неверном, пусть подлом, но страстно желанном.
— Дайте мне хоть немного выпить, Марлен Михайлович, — жалобно попросил Игнатьев-Игнатьев. — Налейте хоть капельку.
— Принесите из бара пару бутылок, — строго сказал ему Востоков. — Запишите на счет ОСВАГа.
— Слушаюсь. — Игнатьев-Игнатьев выскочил из номера. Востоков выключил телевизор. В наступившей тишине послышалось завывание норд-оста, или, как его здесь называют, «боры». Луч прожектора осветил изрытый волнами морской горизонт.
— Мне так давно хотелось поговорить с вами, Марлен Михайлович, — сказал Востоков.
Марлен Михайлович засмеялся. Сердце его было полно молодой отваги. Ему казалось, что он видит вперед все ходы этих запутавшихся в собственных хитростях людей, видит нелепый смысл их игры, поскольку он, Марлен Михайлович, знает главную и основополагающую причину всей неразберихи. С молодой отвагой он полагал эту Основополагающую мерзостью и вздором.
Востоков вздохнул.
— Как все безобразно запуталось! Послушайте, Марлен Михайлович, скажите мне откровенно, вы-то сами, одно из главных действующих лиц, понимаете, что происходит?