Остров Медвежий
Шрифт:
— Вашим контрактом предусмотрено выносить подобные муки?
— Вроде нет. А вашим?
— Рабочая солидарность, — улыбнулся Чарльз и с любопытством посмотрел на меня. — Не хотите обидеть этих шутов?
— Это у них пройдет. Я всегда говорю своим пациентам, что смена обстановки так же полезна, как и отдых. — Внезапно музыка прекратилась, пришлось понизить голос на полсотни децибел. — Но налицо перебор. В сущности, я здесь по долгу службы. Мистера Джеррана волнует ваше самочувствие.
— Хочет, чтобы стадо было доставлено на скотный
— Думаю, он в вас вложил немало средств.
— Средств? Ха-ха! А известно ли вам, что этот пивной бочонок не только нанял нас по дешевке, но и заявил, что расплатится лишь по окончании съемок?
— Нет, не известно. — Помолчав, я добавил:
— Мы живем в демократической стране, мистер Конрад, где все свободны. Никто не заставлял вас продавать себя на невольничьем рынке.
— Да неужели! А что вы знаете о киноиндустрии?
— Ничего.
— Оно и видно. Мы находимся в тяжелейшем за всю историю кинематографа кризисе. Восемьдесят процентов техников и актеров без работы. Лучше работать за гроши, чем помирать с голоду, — криво усмехнулся Конрад, но затем природное добродушие взяло в нем верх. — Передайте Отто, что его надежда и опора, этот неустрашимый герой Чарльз Конрад, в полном порядке. Не счастлив, имейте в виду, а просто в полном порядке. Для окончательного счастья нужно, чтоб он очутился за бортом.
— Так ему и передам, — ответил я, оглядывая салон. Дав слушателям передышку, «Три апостола» утоляли жажду имбирным пивом. Их примеру следовали большинство слушателей.
— Эта партия до рынка доберется. Кого недостает?
— Сейчас выясним. — Конрад окинул взглядом кают-компанию. — Хейсмана нет...
— Я его видел. И Нила Дивайна нет. И Лонни. И Мэри Стюарт. Правда, я и не рассчитывал увидеть ее здесь.
— Нашу прекрасную, но заносчивую славянку?
— Я бы остановился где-то посередине. Стремление уединиться не означает быть заносчивым.
— Она мне тоже нравится.
Я взглянул на Конрада. Разговаривали мы с ним раза два, да и то недолго, но я понял, что он прямодушен.
— Я предпочел бы работать в паре с ней, а не с нашей доморощенной Мата Хари, — вздохнул Чарльз.
— Неужели вы такого мнения о нашей восхитительной мисс Хейнс?
— Именно, — ответил он угрюмо. — Femmes fatales <Роковые женщины (франц.).> выводят меня из себя. Обратили внимание на то, что ее здесь нет? Бьюсь об заклад, она валяется в постели, насквозь пропахшая нюхательной солью, в обществе двух своих вислоухих шавок.
— Кого еще нет?
— Антонио, — улыбнулся Чарльз Конрад. — По словам Графа, занимающего одну с ним комнату, Антонио находится in extremis <В тяжелом состоянии (лат.).> и вряд ли дотянет до утра.
— Он действительно вышел из столовой весьма поспешно, — ответил я и, оставив Конрада, сел за стол Графа. Худощавое лицо с орлиным носом, черная полоска усов, густые черные брови, зачесанные назад седеющие волосы. Внешне Граф выглядел вполне
— Добрый вечер, Граф, — начал я. — По крайней мере внешне вы вполне здоровы.
— Друзья зовут меня Тадеуш. Рад заявить, что я в добром здравии.
Принимаю надлежащие меры профилактики. — Он прикоснулся к слегка оттопыренному карману пиджака. — Не составите компанию? Ваши таблетки годятся лишь для легковерных простаков.
— Я делаю обход, — помотал я головой. — Мистер Джерран желает знать, в какой мере состояние погоды отражается на здоровье съемочной группы.
— Ax вот что! А наш Отто здоров?
— Более-менее.
— Нельзя же обладать всем одновременно.
— По словам Конрада, вашему соседу Антонио нужна врачебная помощь?
— Антонио нужен кляп, смирительная рубашка и сиделка. Катается по палубе, весь пол облеван, стонет, точно преступник на дыбе, — брезгливо поморщился Граф. — Весьма непривлекательное зрелище, весьма.
— Могу представить.
— Особенно для чувствительной натуры.
— Разумеется.
— Я вынужден был уйти из каюты.
— Конечно. Мне надо взглянуть на него. Едва я отодвинул стул, как рядом сел Майкл Страйкер. Полноправный член правления компании «Олимпиус продакшнз», Страйкер совмещал две должности — дизайнера и архитектора по декорациям: Джерран экономил везде, где только можно. Высокого роста, темноволосый красивый мужчина с коротко подстриженными усами, он сошел бы за киноидола 30-х годов, если бы не отпущенные по моде длинные спутанные волосы, ниспадавшие на шелковую водолазку. Решительный, циничный и, насколько я понял, аморальный тип. В довершение всего он удостоился сомнительной чести быть зятем Джеррана.
— Не часто увидишь вас в столь позднее время, доктор, — произнес он, тщательно, словно механик, регулирующий зазоры клапанов в моторе «ролле ройса», ввинчивая в ониксовый мундштук длинную сигарету. — Любезно с вашей стороны приобщиться к массам, тем самым выражая esprit de corps <Чувство солидарности (франц.).>, или как там это называется. — Он закурил и, пуская клубы ядовитого дыма, изучающе посмотрел на меня.
– Хотя нет, вы не из тех, кому свойственно чувство солидарности. Мы объединены им поневоле. Вы — нет. Вы слишком холодны по натуре, обособленны, созерцательны и еще — одиноки. Я прав?