Остров моих сновидений
Шрифт:
Ну, не в юрте же и не в палатке, подумала Ким, без сомнения, в самых роскошных номерах лучших отелей. Но ведь ни один из них нельзя назвать домом. Трудно представить себе такую жизнь… Для нее даже маленькая, убогая квартирка, где она жила, прежде чем переехать в просторную мансарду, стала настоящим домом; она всегда считала ее своим домом, хотя поначалу приходилось покупать подержанную мебель. Это потребовало времени и усилий, но у нее постоянно был дом — наполненный подобранными ею вещами, ее любимыми цветами; Ким сама клеила обои, вешала картины.
— Как долго ты собираешься прожить в Индонезии?
— Думаю, не меньше
Но времени, чтобы заняться самому необходимыми для этого делами, у него нет — это Ким знала, так сказал ей Маркус. Сначала надо найти помещение, потом купить мебель, нанять слуг. А Сэм занят созданием новой компании, управлением ею и снабжением. Что ему действительно нужно, так это жена, но ставить его о том в известность она не собирается — скорее всего, сам понимает.
Вот она сидит здесь, в шикарном ресторане, в своем похоронном костюме, и пытается убедить Сэма, что раз уж у него нет жены, то она, Ким, для него оптимальный вариант, чтобы выполнить нужную ему работу. Как бы сказать ему об этом напрямую? Ким думала, а сама разглядывала его галстук (кстати, очень хороший). Только она решилась пустить в ход все свое обаяние и способность убеждать, как явился официант принять заказ.
Они попросили первое блюдо — что-то с уткой. Почти сразу принесли большие белые тарелки: искусно разложенные кусочки мяса, окруженные изысканным гарниром.
— Еда как форма искусства! — провозгласила Ким. — Вот это по мне. Так красиво — страшно есть, но все же попробую. — И погрузила вилку в самый центр кулинарного шедевра. — Вот что, Сэм, — молвила она немного погодя, — дай мне эту работу, и я найду тебе замечательный дом, с отличной верандой. Куплю мебель и обставлю его в соответствии с твоими вкусами и предпочтениями, найму самую лучшую прислугу. А захочешь — организую званый обед или вечеринку с коктейлями, когда все будет закончено. Покажешь свой новый дом коллегам и друзьям — лопнут от зависти. Проделаю для тебя всю работу быстро и качественно. Знаешь, я и в самом деле хорошо это умею.
Сэм оглядел ее с некоторым любопытством.
— Это интуиция подсказала тебе бросить все, чего ты успела достичь в Нью-Йорке, и сломя голову кинуться на край света? Думаешь, таким образом как-то продвинешься в своей карьере?
— Никогда я не кидаюсь сломя голову куда бы то ни было, — спокойно возразила она. — Но если отвечать на твой вопрос — да, можно сказать, так.
— «Можно сказать»? — с подозрением переспросил Сэм.
— У меня есть кое-какие корыстные мотивы, — призналась она с покаянным видом.
— Ах, вот как… Вот мы и докопались до истины.
Тогда Ким стала рассказывать, как давно мечтала вернуться в Юго-Восточную Азию, как сильно любит Яву; нет на свете ничего зеленее рисовых полей, нет ничего лучше, чем…
Об этом она могла говорить бесконечно. А Сэм сидел молча и слушал о замечательных произведениях искусства, о том, что такое батик, о красоте заливов, о деревянных скульптурах Джепара, о чудесных спектаклях, которые идут всю ночь, о вкуснейших блюдах местной кухни… Жизнь там даст ей вдохновение, она получит огромный заряд положительной энергии. Когда Ким наконец умолкла, то сообразила вдруг, что увлеклась. «Пожалуй, я веду себя как возбужденный ребенок», —
— Очаровательно! — подытожил он, улыбаясь. — Считай, что ты получила эту работу.
Закрыв за собой дверь, Ким пустилась в пляс по гостиной. Она сделала это! Провальсировала в спальню и стала раздеваться. Завтра она снова увидит Сэма: встреча назначена на шесть часов у него в офисе — все равно она окажется в это время неподалеку. Потом они поедут к ней — пусть увидит плоды ее трудов как декоратора — и обсудят дальнейшие планы.
Поймав свое улыбающееся отражение в зеркале, Ким подумала: почему бы ему завтра не остаться у нее на ужин — она приготовит не хуже, чем сегодня в ресторане.
Слишком взволнованная, чтобы уснуть, она, в кимоно, расписанном ярким павлиньим узором, бродила по комнате, мысленно прокручивая весь сегодняшний вечер, словно киноленту. Вспоминала каждое слово Сэма, его темные глаза, мужественное лицо…
Почему он так нигде и не осел? У него даже нет постоянной квартиры в Нью-Йорке; бывая в городе, живет в пентхаусе компании. Сам он объяснял это тем, что не видит в том особого смысла: частые отъезды за границу, смена впечатлений…
Насколько ей известно, у него не было ни сестер, ни братьев, родители умерли, когда ему исполнилось двадцать лет, и он потерял родительский дом. Помнится, мать ее всегда удивлялась, с какой благодарностью Сэм воспринимает их гостеприимство, как любит оставаться у них на выходные и праздники. Еще он всегда привозил с собой небольшой, но приятный подарок, чтобы отблагодарить хозяйку дома. Тогда Ким не понимала многого и вот теперь, беспокойно меряя шагами мансарду, размышляла о том, как одинок был Сэм — ему, видимо, отчаянно не хватало семьи, дружеского участия.
А сейчас он так же одинок? Потому, быть может, и кочует по свету… Кроме вдовствующего дяди и одной замужней кузины, живущих в Нью-Йорке, вся остальная семья Сэма обосновалась в Иордании и в Греции. Хотя он полностью американизировался за долгие годы, проведенные в школе и университете, детство его прошло в Иордании. Там он учился, но много времени проводил и в Греции, с семьей матери.
«У меня нет чувства принадлежности к какому-либо месту», — так он сказал, и его темные глаза еще более потемнели. Странно думать об одиночестве человека, который кажется таким самодостаточным. Но разве поймешь, что творится в душе другого?..
Ким слегка вздрогнула: не так просто, должно быть, не чувствовать ни к чему привязанности, не иметь корней, даже места, которое можешь назвать своим… Ныне он желает иметь свой дом, чтобы все в нем принадлежало ему, — родной дом. Что ж, она поможет ему завести свое гнездо.
На следующий вечер они встретились у Сэма в офисе, чтобы в деталях обсудить предстоящую работу, а потом отправились домой к Ким — посмотреть, чего ей удалось добиться у себя в мансарде.
Когда подъехали к зданию, на ступеньках сидел… цирковой клоун, в костюме и с красным носом, грустный клоун: уголки рта опущены книзу, на физиономии нарисованы крупные слезы, в руках связка шариков всех цветов радуги. Вокруг собрались детишки — смеются, дразнят его…