Остров надежды

Рытхэу Юрий Сергеевич

— И про летящие по небу слова?

— И про это тоже.

— И про то, что есть такие дороги, которые сделаны из сплошного железа, и по ним едет целый пароход?

— Поезд даже больше парохода!

— Это удивительно! — воскликнула Нанехак, но в глазах ее все еще угадывалось сомнение.

— И я скажу тебе, Нанехак, что настоящие большевики никогда не врут! — Эти слова Ушаков произнес твердо и решительно. Заметив испуг в глазах женщины, он добавил уже помягче: — Когда ты сама станешь большевиком, ты будешь говорить

только правду.

— Я и так говорю только правду, — сердито ответила Нанехак.

После этого разговора Ушаков стал поосторожнее в своих рассказах и, если и говорил о чем-то необыкновенном, что могло вызвать сомнения, старался объяснять как можно подробнее и убедительнее.

Дом рос день ото дня, принимая очертания необычного жилища, поднявшегося среди темных, приземистых яранг. Правда, яранга Павлова со школьной пристройкой была как бы промежуточным звеном, а дом Апара — уже заметным шагом вперед.

Всего лишь день понадобился Скурихину, чтобы сложить печку с плитой и вывести наружу трубу.

Первый огонь в новой печке разжигал сам печник. Зрителей собралось много, и все внимательно следили, как Скурихин сначала сложил кучу сухих щепок, поверх добавил несколько довольно толстых поленьев, которые увенчал кусками блестящего каменного угля. Только после этого он зажег спичку и поднес ее к лежащим в самом низу стружкам. Огонь быстро побежал, лизнул щепки, затрещал, добрался до угля. Скурихин закрыл дверцу. Снаружи раздался крик:

— Дым есть!

— Ну и ладно, — с удовлетворением произнес Скурихин, вытирая руки о колени. — Раз дым есть, значит, печка родилась, с чем и поздравляю хозяев!

Однако новоселье немного задержалось, ведь в доме еще не было мебели. Надо было сколотить кровать-лежанку, спальное место для Георгия, пару табуреток и стол. Все эти веши делали сообща, и, когда летнее время перевалило в зенит и на обширных птичьих пастбищах Тундры Академии вылупились гусята, семья Апара торжественно отметила новоселье.

Накануне назначенного дня хозяин развесил снаружи, в укромных, скрытых местах свои амулеты-охранители, которые должны оберегать от всяких бед не только само жилите, но и его обитателей. Он щедро намазал их жиром и кровью убитого недавно моржа. Старое жилище разобрали, увязали шкуры и сложили на высокие подставки, рядом с байдарой.

Ушаков подарил семье Апара полный комплект постельного белья и два одеяла. Жена Скурихина сшила подушки и набила их гагачьими перьями, собранными на весенних гнездовьях, а докторша показала Нанехак, как стелить постель.

Сестра Таслехак, уже несколько лет прожившая с русским, отогнула одеяло, покрывавшее постель, и спросила:

— Неужто будете спать на такой белизне?

— Не знаю, — нерешительно ответила Нанехак. — А разве у вас нет такой постели?

— Нет, — сказала Таслехак, — мы со Старцевым спим на оленьей шкуре, как все.

Нанехак

и сама это знала и спросила сестру просто так, от растерянности. Она опасалась, что такой крутой поворот в их образе жизни может вызвать осуждение соплеменников. Как-никак, а это в какой-то мере отказ от своего, исконного, привычного.

Подарков нанесли множество, и новоселы устроили большое чаепитие в своем новом жилище. Не всем гостям удалось разместиться за столом, и многие устроились на полу. А посуду пришлось заимствовать в деревянном доме.

Ушаков принес бутылку красного вина, и старшие мужчины пригубили, поздравляя Нанехак, Апара и Георгия с переездом в новое жилище.

— Дорогие мои друзья, — сказал Ушаков. — Конечно, этот дом только первый шаг. Пройдет совсем немного времени, и эскимосский народ навсегда распрощается со своим древним жилищем. Давайте не будем его ругать: оно хорошо служило людям на протяжении многих лет, защищало от холода, охраняло от пурги и долгих осенних дождей. Но меняется жизнь, значит, многое должно измениться и в жизни северного человека. Так уж повелось, что кто-то всегда идет первым. В этом деле у нас первыми прекрасная семья — Апар, Нанехак и мой маленький тезка Георгий. Пусть они будут счастливы в своем доме!

Когда разошлись гости и угомонился растревоженный новой обстановкой Георгий, в доме стало необычно тихо.

Печка хорошо протопилась, и в помещении было так тепло, что пришлось открыть форточку. Стоял полярный день, и в комнате было светло.

Нанехак убрала посуду, вытерла чистым полотенцем чайные чашки, смочив его под жестяным умывальником. Апар сидел на полу под окном, поджав под себя ноги, и курил.

Закончив все дела, Нанехак подошла к постели, откинула одеяло.

— Будем ложиться? — спросила она.

— Надо бы, — нерешительно ответил Апар.

Поколебавшись, Нанехак тихо сказала:

— Может, все-таки эту белую ткань снимем? Смотри, матрас такой чистый, новенький, зачем его покрывать материей да еще белой? Из этих полотнищ можно сшить две камлейки для сына.

— Ладно, снимай! — махнул рукой Апар.

Обрадованная Нанехак сняла простыни, аккуратно свернула их и спрятала. Постояла возле кровати и стала медленно раздеваться.

— А почему ты не раздеваешься? — спросила она Апара.

— Пойду посмотрю, как собаки, — ответил тот и вышел из домика.

Нанехак улеглась на непривычное ложе, вытянулась и закрыла глаза. Но мысль о том, что она лежит высоко от пола, тревожила ее.

Пришел Апар. Он склонился к кровати и зачем-то провел рукой по оставленному для него месту.

— Ну как? — спросил он Нанехак.

— Лежу… Но все время думаю, что высоко…

— Знаешь, Нана, — сказал вдруг Апар. — Давай-ка сегодня поспим на полу! Чего нам мучиться на кровати? Ведь от страха так и не заснешь всю ночь!