Остров Пирроу
Шрифт:
С закрытыми и широко раскрытыми глазами.
Он умел спать молча, но также мог, не пробуждаясь, произносить, причем впопад, короткие сентенции.
Однажды он гулял с Альфой Гаммой в тенистом саду НИИГОПа два с половиной часа, и прекрасная девушка даже не заподозрила, что ее избранник все это время преспокойно спал. Во сне он видел отлично испеченные блины со сметаной и икрой, которые, обладая короткими ножками, сами собой спрыгивали с тарелки и один за другим бежали к нему в рот.
Только голод заставлял Сигму пробуждаться; самоходные блины из сновидений дразнили аппетит, но не насыщали.
Тут,
Сквозь дрему, а также во время завтраков, обедов и ужинов аспирант слышал голос гида, сообщающего о достопримечательностях космоса.
— Справа по борту планета Лустелла — населена Мыслящей субстанцией. Широко развита мыловаренная промышленность, Привлекает глаз ярким красноватым свечением!..
— …Слева планета Флютензия — желтоватое свечение. Населена Высокоорганизованной слизью. Экспортирует отличные сигареты «Флютензия», пикули, анчоусы и брюкодержатели.
— …Справа по борту Уродиала. Населена Циклопами и Мыслящими машинами. Привлекает туристов красивыми подземными пещерами. Экспортирует продукцию парфюмерной промышленности, деревянные ложки и телевизоры.
Сигма Омега по возможности запоминал эти интересные сведения, чтобы потом было что рассказать Альфа Гамме, любившей обстоятельные повествования.
…Посадка корабля на Землю была произведена так мягко, что Сигма даже не очнулся.
На Земле каждый участник экспедиции получил в свое распоряжение портативную и маневренную микроракету.
— Срок пребывания — ровно семь суток, — уже открыв люки, напомнил начальник их группы. — Уровень радиации пока еще выше нормы, и задерживаться дольше хотя бы на час запрещено из медицинских соображений. Постарайтесь полностью использовать каждую минуту.
Ботаники и зоологи немедля отправились сажать финиковые и кокосовые пальмы, можжевельник, сосны, березы, яблони, заселять моря и континенты.
Что же касается Сигмы Омеги, то первые два он дня мельтешил по планете от одного мертвого города, полузанесенного красноватыми песками, до другого, площади, улицы и здания которого были впаяны в гигантскую, тоже отливающую на солнце оранжево-красным ледяную глыбу.
Подходящая тема для диссертации все не отыскивалась.
Утомленный и почти отчаявшийся, третий и четвертый дни Сигма беспробудно спал в тени микроракеты.
На утро пятого дня им вновь овладела лихорадочная жажда деятельности. Он прилетел в Париж — отличными картами Земли аспиранта снабдил Иван Иванович — и сквозь каминную трубу проник в почти погребенный под барханами пыли Лувр.
Тут, в окружении гениальных творений искусства, у Сигмы родилась мысль обессмертить и свое имя. В подвале музея отыскались молоток и зубило. Пройдя с ними по залам, Сигма выбрал какую-то скульптуру без обеих рук и, составив короткий текст, принялся высекать его на спине изваяния.
Мрамор оказался чертовски неподатливым, приходилось то и дело отдыхать, так что работа была завершена только к вечеру шестого дня.
Сигма отошел на несколько шагов и с удовлетворением вслух прочитал надпись:
— «Землю посетил Я, Сигма-Омега-17. И пробыл на Земле СЕМЬ ДНЕЙ».
В этот торжественный момент Сигма явственно
Пройдут миллионы лет. Почвенные микробы и рыбьи икринки, завезенные участниками экспедиции, дадут начало разумным созданиям — людям, циклопам, олимпийцам, мыслящей субстанции или высокоорганизованной слизи.
Кому-то из этих существ — может быть, такому же бедолаге-аспиранту, как он сам, — посчастливится найти скульптуру без рук и расшифровать высеченную на мраморе надпись.
Закончив свой труд, счастливец несомненно решит, что Сигма Омега — БОГ. Крылатый БОГ, с которого началось все.
— Сигма Омега-17 — бог! — громко проговорил аспирант.
— Бог… — глухо откликнулись гулкие своды залов, где та же пыль, что и снаружи, свисала с потолков, будто сталактиты. — Бог… бог… бог…
Голос, доносящийся из пустоты, испугал Сигму, и настроение у него сразу испортилось. Делать здесь было больше нечего, и он, не медля, как и попал сюда — через каминную трубу, на микроракете покинул Лувр. Однако белый свет ничуть его не успокоил, наоборот, один вид голубого неба погрузил Сигму в безнадежную грусть.
«В моем распоряжении всего несколько часов, — думал он. — А диссертация так же далека, как все предыдущие девятьсот двадцать семь лет. Иван Иванович не простит, отчислит из аспирантуры. Что скажет Альфа, радость моих очей?! Она ведь честолюбива».
Между тем микроракета, поставленная на автоматическое управление, несла печального аспиранта к родному городу Ивана Ивановича.
Сигма сделал несколько кругов и посадил машину на площади перед круглым зданием, опоясанным колоннадой. Казалось, время пощадило окружающие площадь здания. Но когда Сигма поднялся по ступенькам и потянул к себе резную деревянную дверь, металлическая ручка осталась в ладони, а дверь с шуршанием рассыпалась в прах. Аспирант переступил через невысокий холмик деревянной трухи, миновал просторный вестибюль и очутился в уютном круглом зале, освещенном высоко вырезанными в стене окнами.
Близился полдень.
Все помещение было уставлено длинными столами с рядами зеленых настольных ламп. Напротив дверей поблескивала конторка из темного дерева. За ней протянулись полки с бесконечными шеренгами книг. Пахло бумажной пылью.
— Библиотека! — догадался Сигма. Ему сразу захотелось спать, но он превозмог себя.
С двух сторон фланкируя конторку, высилось сооружение, напоминающее металлические соты с открытыми ячейками.
— Тут земляне-читатели хранили книги, взятые по абонементу, — с всепроницающей силой логики продолжала развиваться мысль Сигмы.
Над каждой ячейкой была наклеена полоска бумаги с короткой надписью.
— Фамилии аборигенов, — решил Сигма. Проверяя свое предположение, он достал из чемоданчика УАП — Универсальный Автоматический Переводчик — и запустил его.
Машинка, сверкающая никелированными поверхностями, походила на паука с яйцеобразным туловищем. На тупой — головной стороне туловища сверкали два рубиновых глаза. Чуть пониже рубинов выступал серебряный раструб громкоговорителя, круглый, как детский ротик. Вокруг раструба шевелились и изгибались десятки антенн-щупалец, во много раз тоньше волоса; лишь попадая в солнечный луч, они пронзительно взблескивали — и снова растворялись в темноте.