Остров Разочарования (иллюстрации И. Малюкова)
Шрифт:
Он молчал, и никто не хотел прервать его молчание. Обстановка, нечего сказать!.
— Хорошо, — сказал он наконец, — согласен. Только Кумахер не должен знать, что в этих ящиках.
— Значит, сейчас мы посылаем парламентера, — оживился Фламмери. — Мообс!
Мообс примчался, насколько это ему позволяла рана.
Спустя несколько минут он, высоко подняв белый флаг, спустился вниз, к речке, где и вручил как из-под земли выросшему Сэмюэлю Смиту ответ на ультиматум старейшин. Майор Цератод и капитан Фламмери изъявляли согласие встретиться безоружными с представителями местного населения и мистерами Егорычевым и Сэмюэлем Смитом
Он торопливо вернулся наверх и еще успел увидеть, как Егорычев, Смит и вслед за ними человек пять-шесть островитян вышли из чащи и не спеша возвратились в Новый Вифлеем.
— Они будут обедать, — сказал Фремденгут, передавая бинокль Фламмери, — потом собирать людей… Вполне успеем обернуться… Кумахер!
С автоматами наготове оба эсэсовца бросились со всех ног вниз по тропинке.
— А лопаты? — крикнул вдогонку Цератод. — Вы забыли лопаты!..
— Пусть вас не беспокоит эта проблема, — сказал ему Фламмери. — Барон Фремденгут знает, что он делает… Что ни говори, — заметил он спустя несколько минут, сладко потягиваясь на койке, — но такие боевые ребята, как барон да, пожалуй, и его фельдфебель, для нас сущий клад. Никаких претензий на самостоятельность, и обратите внимание, насколько он воспитанней, тактичней и дисциплинированней, я уже не говорю — культурней, этого молодого комиссара. Я имею в виду Егорычева.
Цератод промолчал. Он очень устал от сегодняшних переживаний, и ему хотелось помолчать и поразмышлять насчет недавнего признания Фремденгута.
— Страшно подумать, — как ни в чем не бывало продолжал Фламмери, почесываясь (уже неделя как он обходился без ванны), — подумать только, что бы с нами сталось, если бы мы не выпустили их! Согласитесь хоть сейчас, что вы были насчет Фремденгута неправы, даже, я не боюсь этого слова, несправедливы!
— А что же им еще остается делать в их положении? — буркнул, наконец, Цератод. — Им приходится выбирать между жизнью и смертью.
— Скажите лучше, дорогой Цератод, что порядочный человек всегда остается порядочным человеком! Если люди вроде барона фон Фремденгута дают слово, если подобные ему люди ставят свою подпись под договором о честном сотрудничестве и отсутствии агрессивных намерений…
Пока в Священной пещере на все лады обсуждались боевые качества обоих эсэсовцев, Фремденгут с Кумахером торопливо спускались по тропинке.
— Разрешите обратиться, господин майор, — не выдержал Кумахер. — Как бы в нас снизу не пульнули стрелой или даже чем-нибудь погорячей.
— Вы всегда были тряпкой, — отозвался Фремденгут с необычным даже для него раздражением. — Но сейчас вам придется взять себя в руки. Дело касается кое-чего, что драгоценней вашей жизни.
Кумахер глубоко сомневался в существовании на свете чего-либо драгоценней его жизни, но возражать не стал: майору ничего не стоило пристрелить его на месте.
— С вашего разрешения, господин майор, я думал о вашей жизни…
— Подумайте лучше о своей. И, ради бога, думайте молча. Вы мне сегодня особенно действуете на нервы.
Кумахер стал молча думать о своей жизни и снова пришел к выводу, что будет весьма печально, если ее пресечет какая-нибудь шальная стрела. Но, делать нечего, приходилось подчиняться.
Они быстро спускались, держась несколько правее обочины тропинки, чтобы их не заметили снизу, где могли залечь дозоры Нового Вифлеема, вброд, по колени в
Примерно на половине подъема они свернули вправо и сделали сто двадцать семь шагов в непролазном кустарнике. Там, в десяти шагах от расколотого молнией деревца, глубоко в кустах, они нашли густо смазанный маслом заступ в чехле. Кумахер готов был поклясться, что за все время их пребывания на острове майор ни разу не покидал без сопровождения Северный мыс. Следовательно, этот молодой большевик Егорычев не зря допытывался, что делал барон до высадки Кумахера на берег. Господин майор изволил побывать здесь еще до того, как на берег сошли трое его подчиненных. Теперь стало понятно, почему ефрейтор Шварц, сколько ни нырял, так и не обнаружил на дне бухты утонувших ящиков и лопаты. Их там не обнаружила бы и сотня водолазов в скафандрах, потому что никто этих ящиков в воду не ронял. Они были закопаны здесь, и рядом оставлена лопата, чтобы их можно было выкопать, не привлекая чьего бы то ни было внимания. И его, фельдфебеля Кумахера, внимания тоже.
Он подумал, что Егорычев не пожалел бы своего годового жалованья за то, чтобы добраться до этих ящиков, и злорадно ухмыльнулся.
— Не скальте зубы! — зашипел на него Фремденгут. — Берите лопату и копайте вот здесь. Да не так, не так! Поосторожней! Боже, как вы бездарны!
Они раскопали две ямы, расположенные шагах в пятнадцати одна от другой, извлекли из первой довольно тяжелый ящик, обитый свинцовым листом, из второй — такой же в точности ящик и еще один полегче, в плотной картонной упаковке.
Фремденгут взял один свинцовый ящик и заступ, остальные два ящика пришлось тащить на себе Кумахеру.
У майора было при этом такое ожесточенное лицо, что фельдфебель решил, как бы ему ни пришлось тяжело, не отставать ни на шаг. Но, к удивлению Кумахера, ему в том же в высшей степени раздраженном тоне было приказано строго соблюдать дистанцию не менее десяти шагов.
И вот они наконец на вершине горы, в Священной воронке. Они увидели просторную площадку, с трех сторон огражденную покатым естественным амфитеатром, которая вот уже триста с лишним лет служила жителям острова Разочарования местом их ежегодных театральных празднеств. С четвертой стороны стенка этой сравнительно неглубокой, поросшей высокой травой воронки отсутствовала, открывая прямо над ущельем брешь шириной примерно в полкилометра. Мы обращаем внимание читателя на эту подробность потому, что именно через эту брешь вскоре скатилась вниз по ущелью, служившему долиной речки, черная туча раскаленного газа и пепла.
Что именно проделал Фремденгут с обоими тяжелыми ящиками и третьим — легким, перед тем как опустить их в спешно вырытую неглубокую яму, мы не беремся рассказывать. Отметим только, что внутри легкого ящика, по-видимому, находилось нечто вроде часового механизма. Останься фельдфебель Кумахер жив, он подтвердил бы, что, когда они бегом кинулись в обратный путь вниз по тропинке, явственно слышно было громкое тиканье часов.
Нет, ни Кумахер, ни его майор не слышали, как тикал часовой механизм, и тем более им было не до легчайшего шороха, который следовал за ним по пятам, пока они выкапывали ящики из тайника, волокли их на Священную воронку, а потом снова закапывали…