Остров Русь (сборник)

Лукьяненко Сергей Васильевич

Тут только Иван понял, что ему мешает приклеившийся к штанам стул. С проклятьями он перевернулся на живот, потом встал на четвереньки, а уж потом и на ноги поднялся. Стул, само собой, остался приклеенным к штанам, тянул их вниз; торчащие горизонтально ножки стесняли движения, а упершаяся под лопатки спинка мешала выпрямиться полностью.

— О-хо-хо! Ой хи-хи-хи! — надрывался толстяк, побагровев от натуги.

— Гы-гы, — хохотнул Иван неуверенно, а потом не выдержал и захохотал во весь голос. Через минуту они, не в силах устоять

на ногах в одиночку, стояли с толстяком в обнимку, повизгивая и утирая слезы.

Успокоившись наконец и отдышавшись, Иван освободился от объятий шутника и насупился:

— Портки-то испортил мне!

— Да ты снимай, снимай их! — радостно вскричал тот. — Не стесняйся! Тута, окромя нас с тобой, никого нету. Сейчас я тебе новые принесу. Да помоднее — кожаные, с заклепками! — Со словами этими он засеменил из зала к боковой двери. На пороге уже остановился и сказал: — А ты подкрепись пока, проголодался небось с дороги.

Тут только заметил Иван на столе фрукты и сласти. Но не до еды ему было — очень уж стул мешал. Иван с облегчением расстегнул штаны, и стул, увлекая их вниз, со стуком упал на каменный пол.

«А все ж я в замке Кащеевом», — вспомнил Иван об осторожности и, оставшись лишь в кольчуге да сапогах, снова вынул меч из ножен и приготовился ко всему.

Кроме того, что произошло дальше.

Из боковой двери вышла чопорного вида дама в бордовом складчатом бархатном платье. В руках она держала портки кожаные. На носу ее поблескивало пенсне.

— Велено штаны вам передать, — произнесла она надменно.

Иван в ужасе бросил меч и обеими руками прикрыл срамное место.

— Ай! — взвизгнула дама, приблизившись. — Охальник!

— Да я… — залепетал Иван, готовый от стыда провалиться сквозь землю. — Сейчас я, только это… — и он протянул руки к штанам.

— Ой! — снова взвизгнула дама, направив пенсне на то, что ей открылось во всей красе, и отступила назад.

Вновь стыдливо прикрывшись широкими ладонями, Иван, боясь остаться без брюк, шагнул за ней.

— И-и-и!!! — истошно завизжала дама и быстро-быстро попятилась к двери. Иван, не отпуская рук, маленькими шажками побежал за ней.

За дверью открылась комнатка с двумя столами, заваленными инструментами, книгами и разными непонятными предметами.

— Лови! — вдруг крикнула дама и кинула штаны Ивану в лицо.

Не находя возможности поднять руки, Иван попробовал поймать штаны зубами, но только зря клацнул ими, штаны же упали к его ногам.

А дама вдруг залилась знакомым смехом и, схватив себя за уложенные в роскошную прическу волосы, сдернула их прочь.

Под париком пряталась знакомая лысина.

— Это ж я, Ваня, я! — кричал толстяк сквозь смех. — Шучу я так!

Иван молча натянул пришедшиеся впору портки, застегнулся, затем выпрямился и спросил угрожающе:

— Да кто ж ты такой, весельчак?

— Я-то? — переспросил толстяк, улыбаясь и снимая пенсне.

И тут громыхнуло раскатисто, и

невесть откуда взявшийся ветер пронесся по комнате, потушив чадящие факелы. Но темнота не наступила. Холодное голубое сияние исходило от стен, пульсируя. Улыбка сползла с лица толстяка, и в призрачном свете оно стало страшным, как у мертвого. А сам он стал расти, расти, аж на две головы выше Ивана вымахал. Иван схватился за то место, где должен был меч висеть, но тут же вспомнил, что оставил его посреди зала.

— Я-то? — повторил великан мрачно, и Иван понял, что принятая им за платье одежда была роскошной царской мантией. — Кащей Бессмертный я!

— А что ж… что ж ты такой упитанный? — вопросил Иван, стараясь выиграть время и помаленьку отступая к дверям.

— Всегда таким был, — ничуть не удивившись вопросу, ответил Кащей. — Это людишки меня представляют тощим да мрачным. Мол, царь Кащей над златом чахнет! Плевал я на злато! По натуре я прикольщик да гурман. Люблю бананы, особливо если шкурку можно кому-нибудь под ноги бросить. К Яге порой захаживаю, богатырями проезжими полакомиться. Былинки пишу, в которых боянов высмеиваю. Зело люблю… Эй! Куда ты?

Иван, воспользовавшись болтовней Кащея, выскользнул в дверь, мангустом проворным прыгнул через весь зал, крепко ухватил меч-кладенец за рукоять и, довольный, сказал:

Коль умом не Кубатай, Понапрасну не болтай…

Видать, общение с боянами не прошло для дурака бесследно. Он сжал меч в ладонях и зорко оглядел зал.

Шагах в пяти от него стоял мрачный Кащей.

— Обхитрил старика, да? — угрожающе спросил он. — Все, Иван. Шуточки кончились.

— Кончились, — согласился Иван, пригнувшись и начиная обходить Кащея по кругу. Тот, зорко глядя на Ивана, спросил:

— Зачем пожаловал, дурак?

— Постоять за землю Русскую!

— Я на нее давно не зарюсь! Говори, что конкретно надо? За кем пришел?

— За сережками! — грозно сообщил Иван. Кащей нахмурился.

— За Сережками? Имя редкое, да не припомню таких. Здесь был Вася, Федя сидит в застенках, Иванов да Ивашек целая толпа. Даже ребенок один есть, Филиппком зовут. Поперся один в школу через лес, заплутал да и попал мне в лапы… Какие Сережки тебе нужны, дурак? Может, и отдам. Не люблю я супротив кладенца драться.

— Василисины сережки, — объяснил Иван, смутно чувствуя, что разговор идет о разных вещах.

— Василисины? Ее не обижу, — смущенно признался Кащей. — Даже если от собаки-князя сыновей родила, все равно…

— Каких сыновей? — завопил Иван. — Сережки! В ушках их носят! С камешками самоцветными, что тебе, ироду, для опытов понадобились! Отдай, я все прощу!

Лицо Кащея побелело. Он покачал головой и твердо заявил:

— Не отдам. Никогда. Даже не проси.

— Тогда нас меч мой рассудит, — заключил Иван.