Остров традиции
Шрифт:
– Всё читал, всё слыхал! А они читали? А они слыхали? Да они вас застебут, два раза подкинут, один раз поймают. Они так глубоко не копают. Свобода бить и свобода быть битым – что человек выбирает?
– Они бьют, и их бьют. Где свобода?
– В со-про-тив-ле-ни-и! В избиении непротивящихся! Свобода бросить вызов сильному!
– Какой-такой вызов?
– Они знают: Брюс Ли сильнее Толстого.
– Осатаневшее мещанство на троне…
– Мещанство?! На троне?! У нас больше нет мещанства! Мещанство любит уют,
– Да это же вторичные, необязательные признаки. Мещанин – фанатик личного благополучия – а разве не к этому рвутся люди? Вы не слыхали о взбесившемся, воинствующем мещанине?
– Навороты безжизненных словес для повторяющих зады! Мещанин – синонимы: филистер, бюргер, сиречь «гражданин». Характерные эпитеты – добропорядочный, благонамеренный, благоразумный. Жупел вегетарианской эпохи романтизма. Мещанин создал общество потребления и воспроизводится в обществе потребления!..
– Наш мещанин такой роскоши почти не успел отведать. Он толкался локтями…
– Доносил, подличал, но руки старался не марать.
– По-моему, лучше своими руками морду бить, чем чужими.
– Чужие морды бить наслаждения больше. Мгновенная сильная разрядка для сильных чувств и сильных личностей. Где здесь мещанин? На чужие руки надёжи нет! Сам!
– В разговорах со мной вы всё маргиналов рисуете, а я вам про основную массу говорю. Вы про гопников толкуете, а я вам про мещан. Кто как не мещанство был на троне Совдепии и кто составляет большинство населения?
– Большинство населения? Вы вот посмотрите статистику по армии – ваш же журнал публиковал. Армии у нас мало кто минует, поэтому армия сегодня – это общество завтра. А завтра с тех пор уже настало…
– Я уже не помню, что там была за статистика… В любом случае армия – это пограничная ситуация. Неокрепшие души и тела в скученных условиях, под палочной дисциплиной…
– Какая дисциплина?! Солдатики с присвистом кладут на устав… Таких сорок пять процентов было. А теперь уж точно – большинство…
– Молодёжь не приемлет ни идеологии отцов, ни их образа жизни. Старшее поколение идейно обанкротилось…
– Да вы послушайте их песни! Можно быть подонками – виноваты всё равно папочки. Вы гробили мир – мы будем танцевать, вот вам фига в кармане, после вас хоть потоп… после нас хоть потоп…
– Вот оно, мещанство!
– Нет! Мещанство стабильности хочет! Деток в люди вывести! Внучкам птичье молочко обеспечить!
– Мещанство думает прежде всего о самосохранении.
– Оно отринуло самосохранение… ради самосохранения же!
И опять по новой:
– Голова должна была это предвидеть, голова должна была создать условия – полити-, юриди-, экономи-!
– А хвост должен был строить другую половинку, и были бы ме-?
– Вы же сами говорите: хвост не дозрел до демокра-. Я не согласен. Он был слишком негибок для полудемокра-. Не мог быть гибок. Страх инициати-, рабская психоло- прививались столько лет!
– Это не рабы, это свободный плебс, «хле- и зре-» требующий.
Трясись воздух! Брызгай слюна! Вылезай из орбит глаза! Хрипни горло! Стакан ржавой воды охвачен бурей, стреляют шариками игрушечные пушки, дым сигарет висит над полем боя, мухи снуют бесстрашными санитарками. Хлорциан с ипритом изрыгают анальные отверстия, земля дрожит под топотом бегающих тараканов. Разрушительна волна бьющих по столу ладоней, горы трупов высятся в пепельнице, адский грохот сиплых голосов, бессильно болтаются между чужих ног повешенные международным трибуналом храбрецы-полководцы.
«Плох, совсем плох старикашка, – расстроенно думал Конрад. – Уровень базара адекватен моему. Где ты, огнедышащий трибун, бескомпромиссный полемист, ненасытный эрудит? Где колючая проволока острот, где разрывные снаряды цитат, где отточенное лезвие логики? Мешок с дерьмом, я чай, ты за последнее время и книжек в руки не брал, окромя бородатой «Медицинской энциклопедии».
Ошибался Конрад. Последнее время профессор смаковал классическую беллетристику – школьный курс отечественной литературы.
Иногда Профессор вынужден был соглашаться, припоминая личный опыт:
– Эти хунвэйбины разгромили дом профессора Бортека и бросили в реку профессора Ханнемана.
– Хунвэйбины – это другое, – говорил Конрад. – У тех была идеология.
А однажды он поднёс к самым глазам старика газетную передовицу. Заголовок гласил:
«Ядерной войны не будет».
– За свою жизнь вы подписали много воззваний против ядерной войны, Профессор?
– Много.
– Так вот. Её не будет. Вы довольны?
– Да.
– Вы считаете, что это ваша заслуга?
– Это заслуга миллионов. Мои несколько подписей – капля в море.
– И вправду – с чего бы миллионам хотеть ядерной войны? Они жить хотят.
– А вы не хотите?
– Так – не хочу. А можно только так.
– Только? – спросил Профессор. – Я вот хочу жить, хотя моё положение не лучше вашего.
– Оно хуже, – сказал Конрад. – Поэтому вам хочется жить.
– Всё равно осталось недолго, хотите сказать.
Конрад открыл рот и тут же закрыл его. Ведь вырос всё же в интеллигентной семье. Он потоптался в комнате Профессора, затем осторожно отворил дверь, так же осторожно затворил, и Профессору были слышны его шумные и неритмичные шаги вниз по лестнице.