Остров традиции
Шрифт:
Изредка это излишество резко, пронзительно трезвонит, но лучше к нему в этих случаях не прикасаться. Снимаешь трубку трепетной рукой – и услышишь всего-навсего гневливое:
– Мать-мать-мать, почему не вышел на работу?
Лишь эти звонки да бранчливые голоса соседей сверху (хороша акустика в блочных домах!), напоминают: нет, есть иное пространство, где-таки движется время – несколько больший и намного лучший мир, шумящий, кипящий. А ты каждый раз после безрезультатной маеты и суеты на тусовках и маёвках в том прекрасном, но враждебном пространстве, приползаешь сюда, в однокомнатный мир бесшумных страстей, чтобы завалиться на гнусавую, аварийную тахту – зализывать раны.
Да вот досада – как ни лезь вон из кожи, как ни хмурь брови, как ни морщи лоб, как ни кусай губы – не сможешь вспомнить: какой рисунок был на обоях, какой конфигурации трещины на потолке и что именно толковали наверху соседи…
Вот и весь твой реальный опыт, вот и всё, что ты можешь поведать миру.
Конрад идёт на кухню. Открывает кран. Долго ждёт, пока потечёт ржавая вода. Хлынула… Не рассчитал – аж на пол брызжет. Конрад наполняет чайник. Берёт спичку, открывает газ. Чиркает спичкой – пламени нет. Чиркает другой – эффект тот же… Запах газа расползается по кухне. Чиркает третьей… Спичек-то кот наплакал… Запах газа всё сильней… Растудыть! Это ж не та конфорка! Четвёртой спичкой Конрад зажигает ту конфорку. Ставит табурет рядом с плитой, садится на него – так теплей. Ждёт, пока закипит чайник. Чайник не закипает, лишь накаляется сбоку – он стоит не на конфорке, а рядом с ней… Конрад, матерясь, ставит чайник на конфорку… Теперь не забыть бы вовремя выключить… Нет, не выключить – снять с конфорки, а то холодина-то какая… Пока вода греется, можно сухариков погрызть. По зубам ли тебе, Конрад, эти сухари? Они ж всё равно что каменные, а зубы твои, давно не чищенные, сгнили и шатаются…
Было таки одно доброе дело, которое он мог сделать для всех без исключения. Единственное, что он как следует мог и чего категорически не хотел. Оставить людей в покое и избавить их от себя.
Воспоминание 20 (13 лет от роду). Чужой захарканный подъезд, настенная порноживопись окрестной урлы. Конрад колотится всем телом о неподатливую дверь. Фиг высадишь, хиляк…
– Лотти! Лоттхен! Маленькая, открой. Я знаю, что ты дома. Лоттхен, красавица… Я же хочу задать один-единственный вопрос…
Конрад робко, но настырно давит кнопку звонка. Он не в состоянии слушать тишину. Звонок верещит райским соловьём каждые пять секунд в течение трёх минут. Отдохнув за это время, Конрад по новой включает тонюсенький умоляюще-хнычущий голосишко.
– Лоттхен!.. Радость моя… Только один вопрос… – Неужели? О счастье… Дверь неприступной крепости медленно открывается. На пороге вырастает монументально-сокрушительная фигура Защитника Хорошеньких Девочек От Сумасшедшей Шантрапы. Папаша.
– Молодой человек!.. – интеллигентно, но грозно басит Защитник Девочек. – Если этот концерт сей же час не прекратится, приму крутые меры.
Любопытные лоттины кудряшки показываются из-за его спины, но дверь тут же захлопывается, едва не прищемив Конраду нос и правую руку. Если прислушаться, за осаждённой дверью идёт военно-семейный совет.
– Лоттхен! И вы, родители!.. Впустите меня… Я же не враг вам… – Конрад одновременно звонит, стучит и воет: – Спасите!
Отпирается соседняя дверь. Выскакивает поддатый мужичишко в трусах и майке. Он пытается спасти Конрада с помощью пинков, приговаривая всякие слова не для печати. Он тщедушный, но вполне подвижный и проворный, чтобы спустить с лестницы.
Ноет ушибленное
– Только один вопрос, Шарлотта! Ответь мне, солнышко – где я? кто я?! на что я гожусь?! как мне жить дальше?! – в ход идёт весь стандартный набор вариаций «одного вопроса».
Хотите – верьте, хотите – нет, но появляются дюжие бравые санитары из уголовников-медвежатников. Больной бьётся как рыбка на сковородке, но пара тумаков под дыхало делает его шёлковым. Его упаковывают, кидают в «Скорую» и увозят в Земляничные Поляны. Высовывается очаровательный носик Лоттхен – ей интересно, как это делается.
Слушайте, да были бы у него вообще какие неформальные контакты с внешним миром, если б не доставал он окружающих мольбой о спасении, не предлагал всем подряд роль гуру или мессии?
И длинной вереницей неслись в его воспоминаниях укоризненные, насмешливые, добродушные, равнодушные, участливые, гадливые физиономии тех, к кому он апеллировал. Непроницаемые маски светил психологии и психиатрии. Потерянные лица родителей. Снисходительные ухмылки кандидатов в собутыльники. Неотмирные лики знатоков восточной философии. Даже задушевная борода популярного в среде интеллигенции попа.
Большинство жертв изощрённого террора пускалось наутёк сразу, как от зачумленного. «Ты, братец, больной, лечиться надо», – заявляли одни. «Ты, братец, мазохист, гиперрефлексия – весь кайф твоей жизни, сладчайшее наслаждение, без которого не можешь», – считали другие. Позже (когда он повзрослел, научился говорить почти без надрыва) распространилась третья версия: «Ты, братец, позёр». Странно… Вряд ли стоит напоминать, когда вышла из моды чайльд-гарольдовщина.
Но если кто хоть ненадолго соглашался стать няней для великовозрастного нюни, Конрад с готовностью садился на подставленную шею и заклёвывал своими проблемами до полусмерти.
Воз и маленькую тележку ответов и советов он однажды на досуге систематизировал. Вот наиболее характерные:
– Мир в вашем восприятии чересчур жёстко структурирован; этого быть не должно!
– Мир в вашем восприятии разорван на отдельные фрагменты; этого быть не должно!
– Не зацикливайтесь!
– Не разбрасывайтесь!
– Пожалейте себя (нервные клетки не восстанавливаются)!
– Перестаньте жалеть себя!
– Делайте, что вам хочется!
– Учитесь властвовать собою!
– Живите как живётся (плывите по течению)!
– Преодолевайте!
– Поменьше серьёзности!
– Пора и повзрослеть бы!
– Не усложняйте!
– Копайте глубже!
– Доверьтесь себе!
– Ломайте себя!
– Не слушайте вы никого!
– Выньте вату из ушей!
– Вы сами себя в угол загоняете!
– Не надо ломиться в открытую дверь!
– Летайте!
– Перестаньте хотеть невозможного, вернитесь на грешную землю!
Каждый императив – вроде надписи на камне, но вглядишься попристальней – скользкая ящерица: в руках ловца оторванный хвост, а сама из кустов язык показывает. Понимаете ли, одни, скажем считают «витание в облаках» и отказ «вернуться на грешную землю» признаком «разбросанности», другие же, наоборот – «зацикленности». В свою очередь, для одних «зацикленность» сопряжена со склонностью «усложнять», для других – с нежеланием «копать вглубь». «Жить как живётся» кое для кого почти то же, что «властвовать собою», а кое для кого другого – синоним к «делать что хочешь». Поэтому, кстати, дальше систематизации дело не пошло: сквозь ячейки классификации юркие императивы легко проскакивали.