Остров. Обезьяна и сущность. Гений и богиня (сборник)
Шрифт:
– Один из наших бывших империалистов, как я догадываюсь, – бросил он через плечо реплику по адресу молодого человека.
– Родился в Блумсбери, – сказал Уилл, подтверждая его догадку.
– Правящий класс, – поставил диагноз доктор, – но явно не из военных и не из сельской аристократии.
– Совершенно верно. Мой отец был юристом и политическим журналистом. Но это в свободное от алкоголизма время. А моя мать, как ни трудно в это поверить, происходила из семьи архидьякона. Представляете, архидьякона! – повторил он и снова рассмеялся в той же манере, в какой высмеивал чрезмерную склонность отца
Доктор Макфэйл окинул его быстрым взглядом, а потом вернулся к возне с ремнями сумки.
– Когда вы смеетесь подобным образом, – заметил он нейтральным тоном ученого-наблюдателя, – ваше лицо приобретает до странности отталкивающее выражение.
Несколько обиженный Уилл постарался скрыть свои чувства, обратив все в шутку.
– Оно всегда отталкивающее, – сказал он.
– Напротив, если брать каноны Бодлера, ваше лицо достаточно красиво. За исключением тех моментов, когда вы зачем-то начинаете издавать звуки, похожие на смех гиены. Зачем вы издаете такие звуки?
– Я журналист, – объяснил Уилл. – «Наш специальный корреспондент», которому платят, чтобы он путешествовал по всему миру и писал репортажи о повсеместно происходящих ужасах. Какие другие звуки, по вашему мнению, я могу издавать? Ку-ку? Ля-ля-ля? Маркс-Маркс?
Он засмеялся снова, а потом попытался пустить в ход проверенную не раз остроту:
– Я человек, который не принимает согласия, не признает слова «да» [4] .
– Смешно, – сказал доктор Макфэйл. – Даже очень смешно. Но давайте займемся делом.
4
Здесь обыгрывается распространенная фраза о человеке, который не принимает отказа, для которого не существует слова «нет».
Достав из сумки ножницы, он принялся срезать грязную, рваную и запачканную кровью брючину, закрывавшую поврежденное колено Уилла.
Уилл Фарнаби тем временем смотрел на него и гадал, сколько в этом невероятном «горце» осталось от гордого шотландца, а какая часть его натуры уже принадлежала Пале. Голубые глаза и гротескно крючковатый нос сомнений не вызывали. Но что тогда сказать об очень смуглой коже, об изящных руках, о грациозных движениях – все это точно имело происхождением место, расположенное далеко к югу от Твида.
– Вы родились здесь? – спросил он.
Доктор утвердительно кивнул:
– В Шивапураме. Как раз в тот день, когда у вас хоронили королеву Викторию.
Раздался последний щелчок ножниц, и брючина упала на землю, обнажив колено.
– Неопрятно, – вынес приговор доктор Макфэйл после тщательного осмотра. – Но не думаю, что повреждение слишком серьезное. – Он обернулся к своей внучке. – Сбегай-ка на станцию и попроси, чтобы сюда пришел Виджайя и захватил с собой еще человека. Скажи им, пусть возьмут в лазарете носилки.
Мэри Сароджини кивнула, поднялась на ноги и, ни слова не говоря, поспешила через поляну в сторону леса.
Уилл посмотрел вслед удалявшейся маленькой фигурке – красная юбка колоколом раскачивалась при ходьбе из стороны в сторону, гладкая кожа спины отливала розовым золотом в солнечном свете.
– У вас замечательные внуки, – сказал он доктору
– Отец Мэри Сароджини, – отозвался доктор после небольшой паузы, – был моим старшим сыном. Погиб четыре месяца назад – несчастный случай при горном восхождении.
Уилл пробормотал какие-то банальные слова соболезнования, и снова воцарилось молчание.
Макфэйл вынул пробку из бутылочки со спиртом и тампоном протер себе руки.
– Будет немного больно, – предупредил он. – Советую вам прислушаться к этой птице. – Он жестом указал в сторону сухого дерева, куда после ухода Мэри Сароджини снова перелетела майна. – Вслушайтесь как можно лучше, вслушайтесь так, чтобы уловить суть. Это отвлечет ваше сознание от всякого дискомфорта.
Уилл Фарнаби вслушался. Майна вернулась к первоначальной теме.
– Внимание, – призывно гудел гобой. – Внимание.
– Внимание к чему? – спросил он в надежде получить более вразумительный ответ, чем дала Мэри Сароджини.
– К вниманию, – сказал доктор Макфэйл.
– Внимание к вниманию?
– Конечно.
– Внимание, – иронично подтверждая его слова, пропела майна.
– И много у вас таких говорящих птиц?
– По всему острову их летает по меньшей мере тысяча. Идея принадлежала Старому Радже. Он думал, что людям это принесет пользу. Быть может, и приносит, хотя мне представляется несправедливостью по отношению к бедным майнам. Хорошо еще, что они не воспринимают речей ораторов и прочей возвышенной болтовни. Даже проповедей святого Франциска. Только представьте себе, – продолжал он, – религиозное обращение майны к обыкновенным дроздам, щеглам или пеночкам! Вот это была бы картина! Уж лучше тогда дать птицам шанс читать проповеди людям. Почему бы и нет? А сейчас, – он резко сменил тон, – вам лучше прислушаться к нашей подружке с того дерева. Я приступаю к очистке раны.
– Внимание.
– Начали!
Молодой человек поморщился от боли и закусил губу.
– Внимание. Внимание. Внимание.
Ему сказали чистейшую правду. Если ты слушал, полностью сосредоточившись, боль не казалась настолько нестерпимой.
– Внимание. Внимание…
– Как вы смогли подняться по той скале? – спросил доктор Макфэйл. – По-моему, это совершенно невозможно.
Уилл даже сумел рассмеяться.
– Помните начало «Едгина»? [5] – ответил он вопросом на вопрос. – «Удача повернулась ко мне лицом, и Провидение хранило меня».
5
«Едгин» (1872) – сочинение английского прозаика С. Батлера; в названии скрыта анаграмма слова «нигде».
От дальней стороны поляны донеслись звуки голосов. Уилл повернул голову и увидел, как из-за деревьев показалась в своей покачивавшейся на бедрах юбке Мэри Сароджини. Позади нее обнаженная по пояс и несущая на плече легкие носилки – два бамбуковых шеста со свернутым между ними брезентом – двигалась бронзовая статуя мужчины, а следом за этим гигантом семенил худенький темнокожий подросток в белых шортах.
– Это Виджайя Бхаттачарья, – сказал доктор Макфэйл, когда бронзовая статуя приблизилась. – Виджайя – мой ассистент.