Остров

Васильев Михаил Иванович

"Какой я болван!" — это он сказал вслух. И голос охрип.

Уже несколько раз Мамонт пытался развязать веревку на животе, на ней висела грелка со смесью какао и водки и кухонный нож. Теперь осенило: "Конечно… Веревку разрезать!"

Грелка ушла вниз, в бездонный черный космос. Потом- нож. Когда-то он боялся акул.

Оцепеневшее тело монотонно колыхало волнами. Появился пограничный катер, ныряя, кивая носом, прошел в сторону, оставленного Мамонтом, берега. Луч прожектора осветил его, ослепил, ушел в сторону. Только вода засветилась изнутри фосфорным светом. Его уносило в океан. Огонек маяка превратился

в пульсирующую желтую точку. Затерянный в океане вдруг почувствовал всю величину своего одиночества. Оказывается, вот как это происходит. Муки тела все сильнее и сильнее, они увеличиваются до какого-то невероятного предела, и вдруг обнаруживается, что есть еще один предел и еще, и еще.

Ледяной мрак окружал его. Потом впереди появился приближающийся свет, что-то несло его туда, к свету. Он еще успел почувствовать последний припадок жалости к себе и исчез.

Прошло очень много времени, века. Он видел пустынную бурую землю, камни; извилистые дороги расходились веером и исчезали вдали в полосе мрака, заменяющей здесь горизонт. Неизвестно почему все это производило впечатление чего-то очень древнего, библейского. Каким-то образом он чувствовал это. Раньше Мамонт не знал, что это такое, библейское, и вдруг увидел и ощутил. Здесь было неестественно тихо и холодно, очень холодно…

Он очнулся от холода. Оказывается, вода может остыть еще сильнее. Преувеличенный невероятный холод. Проникающий внутрь, к самому сердцу. Отчетливо ощущались внутри скрюченные печень, легкие и еще что-то, названия чему он не знал.

"Значит, живой еще," — равнодушно удивился он. Густая черная вода двигалась прямо перед лицом. Остров с маяком исчез. Ближе стал какой-то другой- темный, поднимающийся из воды, камень. На едва светлеющем еще горизонте- белое пятно, корабль-призрак.

"Парус? Опять бред?"

Ноги свело. Они древесными корнями повисли где-то там, в глубине. Мамонт попытался грести, но сразу убедился в ничтожности своих сил. Похоже, что его несло течением вокруг этого острова.

…Масса тумана двигалась чуть выше воды. В получившемся промежутке еще торчала голова Мамонта. Совсем рядом заревела корабельная сирена. Голова дернулась, открыла глаза. Туман. Странная полуреальная форма материи.

Из тумана постепенно проявлялось судно. Оно беззвучно двигалось в его сторону. Не было слышно двигателя, только вода шуршала у необычного тупого форштевня.

Мамонт сумел заметить, что корабль лишен всех подробностей. Не было труб, мачт, даже, кажется, ограждений вдоль бортов- все похоже на грубый муляж. Вместо верхней палубы — большая округлая, скошенная назад, рубка. То ли гигантский катер, то ли, пустившийся в плаванье, дебаркадер.

Странный корабль дрейфовал прямо на него. В неестественном беззвучии прошел совсем близко: Мамонт мог бы дотронуться до белого, грубо окрашенного, будто измятого, борта. И вот исчез- остался только туман.

Он заворочал головой. Увидел в этом тумане прореху, окно. Окно медленно двигалось. Вот показалось что-то темное, он забарахтался, попытался грести туда. Оказывается, он еще мог шевелиться, остались какие-то силы. Наконец-то вернулись законы логики. По всем законам должно было наступить спасение.

Туман все уходил в сторону, появилась черная скала, — так близко, а только что появившийся шум сразу стал гулом прибоя.

Стало ощущаться течение, вода все быстрее и быстрее неслась к берегу. Откуда-то взялось нетерпеливое облегчение. Спасение стало естественным. Закономерным. Наконец, ноги коснулись дна, внезапного, неожиданно близкого. Море сильно, с раздражением, толкало в спину, будто выгоняло на берег.

Мамонт стоял на коленях, разинув от слабости рот, набитый ледяными зубами, бормотал что-то матерное. Дряблый круг сполз с него, солнце согрело спину, пронзив острым наслаждением окоченевшее тело, останавливая бешеную дрожь, колотящий его, истерический озноб. Еще одна волна догнала, ударила в спину. Он на четвереньках, опираясь на несгибающиеся кулаки, выбрался на берег, на осклизшие камни.

"Остановка "Какой-то остров". Неужели живой?" — Холод оставался внутри- будто кусок льда.

Это была покатая гора. Оплавленный черный камень стек сверху и застыл, будто там, вверху, растаяла гигантская черная свеча. Откуда-то опять раздался вой корабельной сирены. Солнце грело все сильнее. В море, немыслимо далеко, на горизонте, темнела крупинка покинутого острова. Мамонт слабо удивился тому, какое огромное пространство преодолел. Почему-то постепенно уходило облегчение — ,оказывается, он осознал, что этот голый черный остров и есть заграница, это здесь он надеялся, наконец-то, жить спокойно и богато. Но никакой жизни не было видно вообще, только водоросли трепыхались в воде, между камнями. С мукой он понял, что нужно куда-то идти.

Пологий берег, по нему брел Мамонт, закончился, из воды поднимались скалы. Пришлось лезть вверх, цепляясь за рыхлый камень.

"Эх ты, Сизиф!" — Будто в ответ, комично забурчало в голове. Шум моря внизу становился все более злобным, осмысленным. Оно будто злилось, что не может достать его, Мамонта. А он почувствовал, что, наконец, заболел. Пот катился по лицу. Тело словно попеременно обливали горячей и холодной водой.

"А это еще что?" — Чем больше он приближался к вершине, тем заметнее становилось, поднимающееся изнутри, ощущение, — что-то замешанное на протесте. Или просто тошнота?

Непонятное ощущение стало просто страхом. Он уже знал, что увидит на том склоне. Все тот же голый камень и воду до самого горизонта. И это пространство уже не преодолеть.

Тупик, примитивный глупый конец.

"Конец фильма! Как неожиданно закончилась эта бестолковая путаная жизнь. Значит здесь и засохну. Лучше чем замерзнуть? Сам выбирал."

Еще шаг, будто вспыхнуло короткое замыкание в мозгу. На секунду он ослеп и вот увидел все снова: до самого горизонта тянулась вода, а у берега, вдруг, на якоре- белый корабль, теперь вполне реальный. Овальный китообразный корпус, все то же необычное судно. Странное, но настоящее.

"Значит бывает и такое. Теперь- вниз!"

Опять волной накатил жар. Здесь, наверху, порывами дул тугой морской ветер, сек лицо черной пылью… Ноги дрожали и подкашивались, содрогался скрученный желудок…

Уже не хватало сил думать, он двигался автоматически, уставившись под ноги, на покрытый птичьими кляксами камень. Хотелось лечь на бок и покатиться по гладкому склону, но это почему-то было невозможно. Белый корабль оказался очень большим и становился все больше и больше. Камень, наконец, кончился, с размаху он сел на песок.