Острова и капитаны
Шрифт:
Олег читал эти стихи каждый раз в конце репетиции. Робингуды рассаживались по углам пустой веранды, Олег выходил на середину, секунды две стоял молча, потом откидывал волосы, смотрел поверх голов и говорил первую строчку негромко, задумчиво, будто сам с собой разговаривал. Потом голос его звучал крепче, но оставался печальным.
Есть остров на том океане — ПустынныйСтихи были длинные, но каждый раз слушали их внимательно, не дышали громко и не ворочались. Лишь однажды Мишка Гельман отсидел ногу и шумно зашевелился. Люся на него цыкнула. Олег оборвал чтение. Толик сказал:
— Ну, тихо вы. Дайте дослушать.
Мишка огрызнулся, потирая колено:
— Чего про него десять раз слушать? Все равно он был враг.
— Кто? — удивился Семен.
— «Кто»! Наполеон!
— Разве это про Наполеона стихи? — не поверил Семен. — Ты чего врешь-то?
Мишка, услыхав такое невежество, невоспитанно плюнул.
— Это же все равно будто сказка, — заступилась за стихи Люся. — Про волшебный корабль.
— А Наполеон тогда уже и не враг был, — сказал Олег. — Он пленный был. Пленные врагами не бывают.
— Ага, «не бывают»! Он Москву сжег, — сказал Мишка. — Может, вы и с Гитлером целоваться стали бы, если война кончилась?
— Дурак ты! — сказала Люся.
Шурка повозил ботинками по полу и неуверенно проговорил:
— Наполеон все-таки не Гитлер. Он, конечно, враг был, но все-таки не такой. Он благородный был…
— Сам ты благородный, — хмыкнул Мишка. — Попал бы ты к нему в лапы…
— Ну и попал бы, — отозвался Шурка. — Тогда пленных не пытали и не расстреливали, потому что война была по правилам.
— Тоже расстреливали, я книжку читал, — сказал Витя. — Но все-таки не так сильно. Тогда фашистов не было.
Рафик вставил свое слово:
— Если бы Наполеон был совсем уж враг, тогда про него стихи не печатали бы…
— Да тут дело не в Наполеоне, — сказал Толик.
— А в чем? — оживился Олег. Ему нужна была поддержка.
Толик засмущался и вздохнул:
— Я не знаю, как объяснить словами… При чем тут Наполеон? Это стихи про одинокое настроение, когда человека все бросили. Потому что остров такой…
— Какой? — спросил Рафик.
— Это же остров Святой Елены. Он вообще печальный… На нем наш моряк, лейтенант Головачев, тоже погиб. Там его могила…
— Разве наши на том острове воевали? — удивился Мишка.
— Да не
— А почему он погиб? — спросил Шурка. — Дикари убили?
— Да не было там дикарей, что ты!.. Он сам застрелился…
— Почему? — У Шурки жалобно приоткрылся рот.
— Я еще не знаю точно, я не дочитал. Но, по-моему, тоже от этого… от одиночества.
— А какая это книжка? — спросил Олег. — Дашь почитать?
Толик устоял перед соблазном: не стал рассказывать о Курганове и его повести. Не знал, имеет ли право. Он только объяснил, что мама перепечатывает для редакции одну рукопись и дает ему почитать. Когда он все прочитает — пожалуйста, расскажет подробно. А пока… если, конечно, они хотят… он может прочитать свои стихи про плавание, про Крузенштерна.
Как это у него вырвалось? Отчего? Может, оттого, что вспомнились вечера у камина, тиканье хронометра, карта на стене и ощущение, будто совсем рядом, за окнами, море? Сейчас тоже был хороший вечер и рядом сидели друзья, и Толику захотелось разделить с ними настроение морской таинственности…
Но дело, наверно, не только в этом. Хотелось еще… нет, не похвастаться, а просто показать, что он не хуже других. Олег пьесу написал, а он, Толик, вот… тоже умеет…
А может, просто бес под язык толкнул. Так или иначе, слова сорвались, не поймаешь. Конечно, у Толика тут же заполыхали уши, да было поздно.
— Давай, выходи на середину, — велел Олег.
— Да нет, я здесь…
— Выходи, выходи. Чтобы как следует.
Ох, зачем он сболтнул? Хоть бы провалиться сквозь веранду. Толик жалобно сказал:
— Но они ведь не как у Лермонтова. Они… самодельные.
— Давай, давай, — сказал Олег.
Толик вышел, помигал, чтобы не так щипало в глазах от смущения, покашлял… ну и ничего, прочитал. Внятно и без торопливости. Потому что, раз уж напросился, куда деваться?
Ребята помолчали, посмотрели друг на друга, и Люся неожиданно захлопала. Тогда и другие захлопали. И у Толика опять затеплели уши, а Олег сказал:
— Мы и не знали, что ты поэт.
— Да никакой я не поэт! Это я случайно сочинил.
— И больше никогда ничего не писал? — удивился Олег.
— Никогда! — Про стихи о месяце Толик опасливо умолчал.
У Олега мелькнуло на лице то ли облегчение, то ли удовольствие. Но тут же опять он стал командиром:
— Эти стихи ты обязательно прочитаешь на концерте.
— Я?! — ужаснулся Толик.
— Конечно. Чего им пропадать?
— Но… это же не Лермонтов, — опять жалобно сказал Толик. — Как это будет? По сравнению с ним…