Острова капитана Блада
Шрифт:
Добыча была колоссальной. По самым скромным прикидкам только присвоенные драгоценные металлы тянули на шесть с половиной миллионов ливров. А ведь были еще изумруды, необработанные аметисты, жемчуг, больше 80-ти медных пушек, снятых с укреплений, больше 30 медных церковных колоколов, 120 голов скота, больше 6000 тонн грузов (в основном сахара) и рабы.
Разумеется, пираты тут же решили поделить трофеи. Я уже сталкивался с таким подходом на Маракайбо. Так называемое «береговое братство» в реальности походило на шакалов, которые сбиваются в стаи, когда им надо кого-то ограбить. Пираты совершенно
Я даже возражения услышал те же самые, что и на Маракайбо — дескать, разметает корабли штормом, и потом ищи-свищи свои денежки. Доказывай, что на борту чужого корабля — твои сокровища, и тебе их должны вернуть. Ну а тут еще и повод образовался соответствующий — де Графф тащил на борт своего корабля все, что попадалось под руку и вместо того, чтобы показать награбленные ценности, тыкал в нос свои учетные записи. А там мало того, что все было переврано, так еще и бОльшая часть пиратов вообще читать не умела.
Скандал с распределением богатств затягивался, и я начал опасаться, что нас на обратном пути перехватят испанские корабли. А в одну из ночей де Графф исчез. Просто исчез, бросив своих людей на произвол судьбы. Так что в Картахене оказалось три тысячи головорезов, из которых мне подчинялась только одна треть. И все они чувствовали себя обманутыми.
Конечно, де Графф увез с собой только часть ценностей, но если учесть, что остальное должно было делиться на всех, ситуация получалась нерадостной. Собрав все ценности в одном месте, как это и положено по пиратским обычаям, я оценил общую стоимость оставшейся добычи примерно в восемь миллионов ливров. Вроде бы, и сумма неплохая, и доля добычи каждого пирата получается приличной, но сволочной де Графф увез с собой еще, как минимум, четыре миллиона!
Однако лично меня бесило вовсе не это. Вместе с сокровищами голландец прихватил с собой и Эстель. Ее невнятная записка не объясняла вообще ничего, кроме того, что она добровольно поменяла покровителя. Ее вещи исчезли, а я чувствовал себя полным и беспросветным кретином, поняв, что меня дважды обвели вокруг пальца. Это же Эстель сбросила информацию о том, где хранится часть сокровищ, подготовленных губернатором Картахены к отправке на материк. И, пока мы обыскивали указанное место, де Графф успел скрыться.
Сокровищ мы, разумеется, не нашли, но идея была неплохая. А я был в такой ярости, что готов был вытрясти деньги из губернатора любыми способами. Но тяжело искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет. Так что максимум, что мне удалось выжать — это выкуп с города в размере двух миллионов ливров.
Если бы вы знали, как же мне хотелось напиться! Сорваться с резьбы и утопить свое горе на дне самой глубокой бочки! Почему, ну почему Эстель так поступила? Чего ей не хватало? У де Граффа уже есть жена. Или он собирался предвосхитить подвиг Ситцевого Джека и завести себе сразу двух спутниц жизни? Блин! Да какая мне разница? Предательство Эстель оказалось настолько болезненным, что в детали вникать уже не хотелось.
Единственное желание, которое у меня было — это упиться в хлам. Вызвать на дуэль де Граффа и запереть Эстель в самом глубоком погребе тоже хотелось, но не так отчаянно.
На следующий день я собрал совет капитанов и поставил их перед фактом — с Картахены пора уходить. Поскольку рейд оказался относительно удачным, и мы по справедливости поделили полученную добычу, я считаю договор завершенным, а себя — свободным от дальнейших обязательств. Моя «Виктория» и корабли Питта, Ибервиля и Хагторпа покидают это гостеприимное местечко. Если кто-нибудь захочет составить нам компанию — я не откажусь.
Надо ли говорить, что большинство пиратов, опьяненные добычей, никуда уходить не захотели? И к нашему отбытию отнеслись довольно равнодушно. Чем меньше народа — тем больше доля добычи. А то, что в Картахене грабить уже практически нечего, они понимать не хотели. Со мной ушли только два капитана, что тоже было неплохо. Все-таки, шесть кораблей — это вполне достаточно, чтобы отбить у некоторых авантюристов желание с нами связываться.
В кают-компании своего корабля я снова собрал верных людей. Те, кто принимал решение участвовать в рейде на Картахену, теперь размышляли, как нам действовать дальше. Питт, Хагторп, Ибервиль и Волверстон с Оглом, представляющие интересы команд, были мрачны, как туча.
— Ты был прав, капитан. Де Графф оказался последней сволочью, — выплюнул Волверстон. — Но неужели он не боится, что ему отомстят?
— Да! — оживился Огл. — Те, кто участвовал в рейде на Картахену, потребуют с него свою долю добычи.
— Вы полагаете, де Графф этого не понимает? — сердито поинтересовался я. — Раз он так поступил, значит, был уверен, что его прикроют! Обоснуется на Сент-Доминго под покровительством де Кюсси, да еще и получит полное право гонять пиратов. А кто захочет ссориться с французами, если наши основные базы — это Тортуга и Пти-Гоав?
— И что? Мы так и простим де Граффу его предательство? — возмутился Волверстон.
— Не простим. Но нужно выждать удобный момент, — сжал кулаки я. — Сами понимаете, у меня к этому гаду есть свой личный счет. Да и с Эстель неплохо было бы поговорить… по душам. Интересно, что ей пообещал де Графф, раз она к нему перебежала?
— Постой-ка, — встрепенулся Джереми. — Получается, что де Кюсси заранее знал, что голландец нас предаст. А если де Графф действовал с его полного одобрения, то как воспримут на Тортуге нас? Не окажемся ли мы крайними и виноватыми? Питер, ты же наверняка захочешь выяснить с де Кюсси отношения?
— По-твоему, я похож на идиота? — хмыкнул я. — Де Кюсси только этого и ждет. Как только я попытаюсь обвинить де Граффа, хорошее отношение губернатора ко мне тут же закончится. И я стану главным виновником произошедшего. А побег де Граффа оправдают какой-нибудь необходимостью.
— Да и кто докажет, что голландец увез бОльшую долю? — вздохнул Ибервиль. — Мало ли, чего голосят пираты. Никто не понимался на борт корабля де Граффа и не считал его богатств.
— Так что, на Тортуге нас ждет холодный прием? — нахмурился Огл.