Островитяне

Зорин Леонид Генрихович

– Спасибо тебе за честный ответ, – хмуро проговорил Сизов.

– Не порицай, сынок, ни жены, ни друга вашего, – молвил Пал Палыч. – Любые наши грехи, мой милый, суть не пороки, а наша часть. Поэтому мы запретили ревность. Наш терапевт, большая

умница, всегда говорит: разрушает печень, лишает покоя, одни неприятности. Есть слух, что учитель наш Одиссей впоследствии попенял Пенелопе за патологическую ее верность. Поскольку та ее подсушила, что отразилось на притягательности.

– Не ты ли распустил этот слух? – спросил Сизов.

– Не имеет значения. Женщина ждать годами не может. Тогда она перестает быть женщиной. Ступайте, детки, в семейную спальню. Я вам не желаю спокойной ночи.

– Идем, седобородый супруг, – сказала со смешком Поликсена. – Побрейся, омойся, натрись лавандой, оливковым маслом и прочей дрянью. Нельзя погружать любимую женщину в клубы своей дорожной пыли. Дорога пахнет конским пометом. Запах, волнующий душу свекра. Свекор в нем чует зов чернозема. Но у меня другие пристрастия.

– Вперед, ядовитая красавица, – напутственно произнес Пал Палыч. – Удачи тебе, сынок, в поединке.

Когда супруги укрылись в доме, он озабоченно произнес:

– Нестор, поспеши к терапевту. К Зое. Естественно – и к менестрелю. Скажи им – я созываю Совет. При этом – экстренный и чрезвычайный.

2

Тиха

была итакийская ночь. Совсем как ветер, летевший с моря. Хотя и был он соленым, пряным, пахнувшим терпким сырым песком. Божественный запах. Ни с чем не сравнимый. Вдохнешь и поверишь в вечную свежесть.

Висели неподвижные звезды. Те из них, что были крупнее, держались кучно и походили на странных причудливых актиний. Издалека долетал негромкий, сладко колеблющий воздух звук. Мелодия то становилась отчетливей, то ускользала и растворялась, но кто б усомнился – поют о любви.

Из спальни, приютившей супругов, просачивался осторожный свет.

– Устал? – усмехнулась Поликсена.

– А хоть бы и так, – сказал Сизов. – Устал я на много лет вперед. Но нынче я об этом не думаю. Есть вещи поважнее усталости.

И тут же подумал с неудовольствием: «Мужское, например, самолюбие».

Он ждал, что она об этом спросит. Ночью, когда под стрекот цикад так яростно обнимал он женщину, его посещала недобрая мысль. Он думал, что и впрямь постарел, что годы тронули его ржавчиной, что борода – давно седая. Напротив, жена молода и упруга. Не только твердой своей душой, но и своим несдавшимся телом. Он вновь ревниво подумал о Несторе, лукавом друге, подумал о том, много ли было у Поликсены партнеров на этом странном острове, где наложили запрет на ревность.

Конец ознакомительного фрагмента.