Островитянин

Азаров Алексей Сергеевич

— Вам виднее.

— Бояджиев — паспортное имя. Вам известно настоящее?

Прежнее состояние — вялость и апатия — подбирается ко мне. Я теряю нить разговора, тогда как Петков свеж и бодр.

— Его знал только он, — говорю я, следя за тем, чтобы голос был ровен. — А он не скажет... Он же умер, Петков! Умер час или полчаса назад. Потому вы и принесли фото. Пока он жил, было бы невыгодно. Вы ждали: а вдруг заговорит. Он что, был без сознания, да? — Хлеб ложится на стол — есть я не могу. — Короче: Бояджиев умер, и расстановка сил изменилась. У вас больше нет ничего в запасе, Петков. Один я. Один! И, кроме меня, никто не даст вам правды о явке в церкви. Вот так. Вы теперь и пальцем меня не тронете, Петков!

— Ой ли?

— Не тронете.

Наоборот, будете холить и лелеять. Легенд было три, вы правы. Правы и в том, что я не курьер. Я пришел из-за Лулчева, и только я могу дать вам его... Лулчев работает на немцев и англичан. Немцы, конечно же, вас не волнуют — про них в ДС известно без меня. Зато связь советника царя с СИС для вас дар божий. На таком деле любой сделает карьеру. Верно? Не отвечайте, Петков. Будем считать, что я просто размышляю вслух. Так вот, сдается мне: вы и раньше подозревали, что Лулчев работает не только на Берлин, но и на Лондон. Однако доказательств у вас пока нет. Если Делиус [14] платит Лулчеву в своем бюро на бульваре Евтимия и не бог весть как маскирует это, то англичане действуют, с максимумом предосторожностей. Делиус в Софии почти бог; резидент СИС — нелегал, разыскиваемый вами. Отсюда и разница во всем, что связано с ними, отсюда же и другая разница — в их отношении к Лулчеву. Попадись он на сделке с Делиусом, это не вызовет даже семейной сцены у царя, тогда как работа на англичан может стоить ему головы... Берегите меня, Петков. Я для вас — курочка, несущая золотые яйца. Пока жил Бояджиев, вы надеялись получить явку в церкви от него — бесплатно, в подарок. Теперь Бояджиева нет... Слушайте, Петков! Хотите разочарую вас? Бояджиев ничего не мог бы вам рассказать о храме и встрече в нем. Он не был об этом осведомлен. — Я преодолел вялость; она ушла, и я спокоен. — Сейчас я кончу, Петков, потерпите. Остался пустяк, и он сбивает вас с толку. Вы ломаете голову над вопросом: если Багрянов шел сюда, чтобы прибрать к рукам советника царя, какого черта он стал звонить во дворец с бульвара Дондукова? Так?

14

Делиус (майор Отто Вагнер) — резидент гитлеровской разведки в Софии.

— Продолжайте.

— Хорошо. Второй вопрос — почему я доверился Искре?

— Почему же?

— Начнем с телефона. Крайне просто и сводится к глупому просчету. Я недооценил вас, Петков. Ваша шляпа, дурацкое знакомство. Я потащил вас к телефону, полагая, что вы рядовой агент и имя Лулчева нагонит на вас страху. Сознаюсь, неумно. Особенно если вспомнить, как я хватал вас за шею и подсовывал трубку.

— Сцена была захватывающая!

— Не язвите: вы тоже выглядели не лучше. Я слишком поздно раскусил, зачем вы приставили ко мне демаскированных «хвостов» и всячески старались показать, что я провален. Однако и я, в свою очередь, попортил вам крови, сунувшись на бульвар Дондукова и не дав довести до конца идиллическую линию Искра — Багрянов. Насколько я понял, вы очень на нее надеялись?

— Более или менее.

— Ну что ж, она принесла вам, что могла: текст объявления и явку у Бююк-Джами.

— Фальшивую явку!

— А вы как хотели? Надо ж хоть в чем-то подстраховаться! Вы совершили только две ошибки.

— Просветите?

— Маленькая — не стоило давать объявления, не выйдя к Бююк-Джами вторично. Покрупнее — слишком трогательно все было в подвале. Эти полосы на плечах, обнаженная грудь... Никогда не передоверяйте исполнителям черновую работу. Марко все же не ас, а вы поздно стали исправлять ошибку. Помните? Попытались встать между мной и Искрой, отгородили ее, когда догадались, что я могу распознать инсценировку.

— Распознали?

— Увы! Только сейчас сообразил.

Да, с Петковым надо держать ухо востро. Ответь я по инерции, что заметил в подвале неладное, —

и все полетело бы вверх дном. Ибо и в этом случае история с Лулчевым начала бы рисоваться в новом свете... Рубашка под мышками намокает — так бывает со мной всегда, когда удается не сверзиться в яму, но картина возможного падения еще слишком свежа, чтобы ее можно было отнести к безвозвратному прошлому. Отвлекаясь, я заставляю себя переключиться с дня нынешнего на день минувший и вспомнить то утро, когда фырканье автомобильного мотора разбудило меня. Что меня тогда поразило? Шаги и сдавленный женский крик. Точнее, несоответствие крика, в котором угадывался страх, со спокойной отчетливостью шагов. Тук-тук-тук. Равномерно и звонко. Женщина кричала и в то же время беззаботно шла к подъезду...

— Поздно, — говорю я с видимым огорчением. — К сожалению, поздно удается разобраться в мелочах. Ничего не исправишь... Ладно, черт с ним! Перейдем к сути или же хотите еще о чем-нибудь спросить?

— Предпочту послушать.

— Тогда об условиях? — спрашиваю я осторожно, готовый в любой миг затрубить отбой. — Первое — свобода.

— Помню. Еще что?

— Чистый паспорт. Без имени. Я его сам впишу.

— Допустим... Еще?

— Двести пятьдесят тысяч левов. Можно предъявительским чеком.

— Все? — Голос Петкова звучит ровно.

— Не совсем. Нужен еще пропуск. Наверняка в ДС есть такие пропуска или удостоверения. Нет? Клочок бумажки либо жетон, гарантирующий свободный проход, проезд и все такое прочее.

— Не знаю. Надо навести оправки...

— Вы — и не осведомлены? Ни за что не поверю!

— Хорошо. Когда вы хотите получить вашу галантерею?

— Утром перед визитом в храм.

— После визита.

Я развожу руками, и сигаретный пепел сыплется мне на брюки.

— До! Гарантии так уж гарантии!

— Чистый паспорт. А фото? Не прикажете ли вас здесь сфотографировать?

— Переснимите со старого.

— Я подумаю, — холодно говорит Петков.

17

Петков уехал вместе с Фотием и с тех пор не появляется на вилле. Исчез куда-то и Божидар, и Бисеру с Марко приходится туговато. Они но очереди стряпают, подметают этажи, смахивают тряпкой пыль с мебели, дежурят у дверей комнаты — словом, совмещают обязанности тюремщиков с хлопотным ремеслом прислуги.

Завтра воскресенье. Следовательно, завтра и поход в храм. Правильно ли я поступил, дав Петкову Лулчева? Да или нет?

Тихо ковыляя по комнате, я вновь и вновь — в который раз! — восстанавливаю в памяти ход событий и склоняюсь к мысли, что иного выхода, пожалуй, не было. С чего началось? С того, что, выходя из номеров на бульваре Евтимия, я заметил наружника, потом другого и понял, что оторваться не удастся. Для порядка я помотал их по городу, но они висели у меня на пятках с упорством бульдогов. В течение суток число филеров удвоилось, и я потихоньку терял остатки спокойствия при мысли, что рандеву на улице Царя Калояна назначено и отменить его нет никакой возможности. Положение утяжелялось тем, что, таская наружников по Софии, я рано или поздно мог наткнуться на людей, знавших меня по конторе на улице Графа Игнатиева, и, хотя правила предписывали нам не заметить друг друга, никто не поручился бы, что в каком-то случае из правила не будет сделано исключение. Выходило так, что поднадзорная свобода, дарованная мне ДС, становилась опасной не для одного Багрянова.

Будь я всего лишь курьером, выход оставался один — самоликвидация. Но я не был им, и мысль о чемоданчике останавливала меня. Рация и деньги лежали в нем. Бесценный груз! Он был крайне нужен, его ждали, и, следовательно, я о б я з а н был вручить его адресату.

Все, что мог сделать Центр, снаряжая меня в вояж, — подстраховать запасной явкой в храме. Шифровка, трижды повторенная в часы радиоприема, ушла в Софию еще до моего отъезда... Рискнуть или нет? Времени для колебаний у меня почти не было, и я решил, что игра стоит свеч.