Островитяния. Том второй
Шрифт:
Я окончательно оттаял, чувствовал себя счастливым, но все еще пытался сопротивляться.
— Я до сих пор не уверен, захочу ли.
— Ладно, подожди, пока будешь уверен.
Слова Дорна прозвучали несколько загадочно. Он рассмеялся.
— Я сказал, тебе нужна ферма и еще кое-что, чего тебе хочется, но что никак тебе не дается. Не знаю, хорошо ли ты сейчас соображаешь, но я скажу. Конечно, есть разные мужчины, и у некоторых бывают желания…
— Не надо! — прервал я его, догадавшись, что он имеет в виду женщин — других женщин.
— И в этом ты должен быть уверен, — с расстановкой
На несколько мгновений мы оба полностью протрезвели.
Дорн налил еще вина.
— Это было бы еще хуже, — сказал он.
— Да! — воскликнул я. — Ведь она может умереть.
И снова всё вокруг подернулось дымкой, сквозь которую я видел, как Дорн медленно покачал головой.
— Ее смерть как заход солнца, — сказал он наконец. — И для меня со смертью Некки навсегда зашло бы солнце и мир превратился бы в груду пепла… Но я не то имел в виду. Ты потерял Дорну, потому что она сама так захотела, и в этом есть некая справедливость. Но гораздо хуже — отвернуться от любимой женщины, когда она вверится тебе. Так случилось со мной.
Казалось, воздух в комнате звенит от напряжения. Предметы стали медленно вращаться вокруг меня. Это было темное и страшное дело, сути которого я был сейчас не в силах понять.
— Почему? Что именно случилось? — И вдруг я вспомнил признание Дорна во время нашей остановки в Мэнсоне. — Прости! — сказал я, едва сдерживая рыдания.
— В прошлом году я рассказывал тебе о своих опасениях, не заставляй меня повторяться. Некка не может стать моей женой при той жизни, которую я должен вести, не может чувствовать, думать и делать все так, как раньше… Я знаю, что она стала бы моей. Она сама говорила об этом. И я хочу ее, но не могу обладать ею. В этом тоже, наверное, есть своя правота. Но, повторяю, гораздо хуже отвернуться от любимой женщины, чем если она сама отказывает тебе.
Я не на шутку рассердился.
— Хуже?! Ведь ничто не мешает тебе соединиться с нею. Тебе не придется отказываться от нее. И она будет все время ждать тебя. А мне не видать Дорны! Она никогда не достанется мне!
— У тебя есть цель…
— Какая?!
— Жить… жить, чтобы в твоей жизни не умирала красота, подаренная ею. Тебе не придется думать о том, что она… ждет.
— Цель есть у тебя, а не у меня! У меня нет цели! У тебя есть над чем трудиться. Неужели ты и вправду считаешь, что это хуже? Она ждет тебя! Говорю тебе, она…
— Да, она ждет меня, и это-то — самое ужасное.
— У тебя есть причины…
— Твоя причина — Дорна.
— Я хочу иметь свои причины. Все остальное ничего не значит.
— Неужто нам станет легче, если мы выясним, чей жребий хуже?
Смысл сказанного Дорном охладил мой гнев — словно туман окутал палящее солнце, повеяло холодом, жутким и сверхъестественным холодом; мертвый мир кружился вокруг.
— Остановимся на том, что каждому из нас по-своему плохо, — сказал Дорн.
Значит, он был способен вытерпеть даже это.
— Хорошо. Согласен.
— Сегодня тяжелый день для Некки.
Голос Дорна донесся издалека, и я не сразу понял, что он хочет сказать.
— Для Некки? Почему?
— Сегодня мужчина, за которого она хотела выйти замуж, женится.
Я
— Какой мужчина?
— Тор женится на моей сестре.
— Тогда почему ты не там?
Было неправильно, что Дорн сейчас здесь, а не на свадьбе у сестры.
— Я должен был повидать тебя сегодня…
В ту ночь Тор ласкал тело Дорны, а я пил с моим другом. Мир вращался все быстрее и быстрее. Нельзя пить — ведь сегодня Тор овладел Дорной.
Я попытался встать.
— Я еще держусь, — прозвучал голос Дорна.
— Но ведь они должны были… в мае…
— Они передумали.
С бешеной скоростью вращавшийся водоворот утягивал меня вниз.
— Спасибо, что приехал, — только и сказал я.
Воронка сомкнулась над моей головой.
20
ОСЕНЬ. — ФАЙНЫ И ХИСЫ
Наутро после моего приезда к Файнам мы с Анором выехали со двора усадьбы. Анор, крепкий, коренастый мужчина лет сорока пяти, с походкой вразвалку, с лицом, заросшим темной небритой щетиной. Вместе с семьей он жил примерно за четверть мили от усадьбы Файнов, у дороги к ущелью Моров, рядом с домами еще двух арендаторов — Бодвинов и Ларнелов. Он должен был показать мне изгороди, нуждающиеся в починке. Отправились мы верхом, сразу после завтрака, прихватив с собой кое-что перекусить. Анор был почти уверен, что к концу дня я уже сам смогу во всем разобраться. Обращался он со мной, как взрослый с ребенком, объясняя то, что и само собой было понятно, стараясь говорить как можно медленнее, подбирая самые простые слова. Ему казалось странным, что кому-то приходится втолковывать, как чинить изгороди. Если человек и не занимался этим раньше, то уж наверняка ему приходилось делать много схожего — так чего тут учить ученого.
Погода по-прежнему стояла жаркая, но здесь, в горах, воздух был сухой, прохладный и свежий, пропитанный бодрящим запахом сосновой смолы и хвои.
Сначала по плану Анора нам предстояло проехать поместье из конца в конец, двигаясь вдоль большой дороги, — от южной оконечности, где горы смыкались, оставляя лишь узкое ущелье, по которому текла река и где проходила дорога, ведущая вниз, в Тиндал, до северной — где горы снова сходились теснее и дорога вела вверх, к ущелью Моров. Почти все время нас с обеих сторон окружали каменные стены.
Дорога была пыльной. Дождя, по словам Анора, давненько уже не было. Через равные промежутки времени мы останавливались.
— Посмотрите, — сказал Анор. — Камень выпал. Видите? Надо положить новый. Такого же размера. И немного замазать известкой. Знаете, что такое известка?
Я ответил, что знаю.
— Как замесить раствор — я покажу. В других местах можно и без раствора. А здесь без раствора не обойтись. Если камень вывалился — посмотрите хорошенько, может, найдете. Ежели найдете — ставьте обратно. Бывает, правда, камень вывалится, да и закатится куда-нибудь. Кто их знает? Коли так — ищите новый. Тут везде каменные кучи есть. Я покажу. А можно и из ручьев брать. Где ручьи — тоже покажу. Каменная стена — одно дело. По равнине они всегда каменные стоят. Одно то есть дело. А вот по косогорам — другое: столбы с поперечинами. Совсем другое дело. Все покажу.