Островитяния. Том второй
Шрифт:
— Нет, — сказал я. — Я не спокоен.
— Вы должны страдать, Джонланг!
— То есть… видя Дорну?
Девушка кивнула.
— Страдание — еще не вся жизнь, — сказал я.
— Я очень рада, — ответила Наттана с неожиданным чувством.
— Вы переживаете из-за отца? Уж не про то ли «напряжение» вы говорили?
— Да… Я не хочу, чтобы он бросал Дорнов. Теперь он с Эрном, Келвином, моими братьями и Амелем из, Верхнего Доринга, вот почему я принимаю вас в этоймаленькой комнате; он каждый
— А почему бы людям честно не поддерживать лорда Мору?
— Ах да, конечно, я понимаю, и если это так, пусть голосует за то, во что верит; но я слишком хорошо изучила его мысли, и если он отдаст голос за Мору, значит, вера его раскололась надвое, а такое не принесет добра ни ему, ни нам. Он все время только и говорит, что нужно больше порядка и больше законов! Просто какая-то мания! Конечно, он имеет право идти по выбранному пути, раз принял такое решение, но это пагубный путь.
— Да, вам есть из-за чего переживать, — сказал я.
Наттана досадливо нахмурилась. Пальцы лежавшей на колене руки разжались, и розовый свет падал теперь на ее крепкую красивую кисть и голое колено, едва прикрытое краем юбки.
— Я не переживаю, и уж тем более не страдаю, это именно напряжение. Когда груз жизни слишком велик, человек забывает о страдании и страхе.
— И вы не боитесь перемен, Наттана?
— Нет! Не хочу, но и не боюсь.
— Значит — полнота жизни?
Девушка вздрогнула, резко переменив позу.
— Да. Жизнь полна, и так хочется узнавать, видеть, делать, чувствовать.
Теперь она сидела на краешке скамьи, опершись локтями о колени, подперев подбородок руками, и, задумчиво глядя в огонь, глубоко вздохнула.
— Наттана, — начал было я, но что тут было сказать? — Мне кажется, я понимаю…
— Славно, славно! — прервала меня девушка. — Ничего не важно, главное быть молодым и — Хисом!
В голосе Наттаны почудилась скрытая насмешка, и я почувствовал смутную зависть к своей собеседнице.
— Что же плохого — быть Хисом?
Девушка фыркнула.
— Мы — рыжие.
— У рыжего цвета много оттенков — золотистый, бронзовый…
— А мои волосы вам нравятся?
— Да. Они все время такие разные. Но при чем тут рыжие волосы?
— Рыжие волосы — горячее сердце.
— Не то что «бледно-розовые чувства», верно?
— Ах, не вспоминайте, что я говорила так давно!
— Разве это было давно?
— Очень! Столько всего успело случиться.
— Значит, и с вами тоже, Наттана?
— Ну, у меня не совсем так, — сказала она с легкой усмешкой, и все же в сердце мое закралось подозрение, тем более когда я вспомнил слова Наттаны, сказанные после посещения сестры.
— «Рыжие волосы — горячее сердце» — это что, островитянская пословица?
— Так
— Вы имеете в виду вспыльчивость?
— Не только, Джонланг!
— Вы никогда не были вспыльчивы со мной, хотя, если помните, предупреждали, что у вас тяжелый характер.
— Если бы я когда-нибудь вспылила в вашем присутствии, то умерла бы со стыда! — воскликнула Наттана.
— Вот это славно!
— С вами я совсем другая. А вам случалось срывать на ком-нибудь злость?
— Конечно.
— Не верю.
Я подумал, уж не считает ли она кротость свойством того же порядка, что и «бледно-розовые» эмоции?
— А вы меня разозлите.
— Не искушайте меня, Джонланг. Я не хочу, чтобы наша дружба стала чем-то заурядным. Она такая замечательная.
— Разумеется, Наттана.
Довольно долго мы сидели молча, глядя в огонь. Слова о том, что у нее горячее, беспокойное сердце, намеки на то, что и с ней произошло нечто подобное моим испытаниям, вместе с памятью о ее независимости и откровенности — волновали меня и вызывали настойчивое желание узнать о Наттане побольше…
— Возможно, вам осталось всего одиннадцать месяцев в Островитянии, — сказала девушка.
Что такое одиннадцать месяцев для человеческой жизни?
— Я знаю, — ответил я.
— В «Истории Соединенных Штатов» написано, что ваша страна далеко и путь до нее долгий… Раньше чем лет через десять вам не вернуться.
— А вы не хотели бы повидать Америку?
Наттана пожала плечами, потом отрицательно помотала головой.
— Не знаю… Вряд ли!
Это несколько задело меня.
— Уверен, вам было бы интересно, — сказал я.
— Да разве я могу даже думать об этом! Съездить в Город — и то событие!
— Мы сможем переписываться, — сказал я, сам чувствуя, сколь пустое это утешение.
— Осталось еще одиннадцать месяцев, Джонланг… и вы по-прежнему будете у Файнов?
— Да, — сказал я, — а потом выберусь навестить вас. Помните, вы когда-то сказали, что я должен по-настоящему погостить у вас, и я обещал.
— Не только из вежливости?
— Нет!
— Хочется в это верить… Значит, по-настоящему? Месяц?
— Да, Наттана.
— Могут возникнуть кое-какие сложности… но не надо о них думать.
— Сложности? Какие?
— Папины идеи, — коротко ответила девушка, и мне стало немного не по себе. В комнате было очень тихо, но откуда-то словно доносился слабый звон; мне казалось, что сам я и все вокруг движется плавно и бесшумно, словно во сне, очнувшись от которого, я оказался здесь с Наттаной. Я долго глядел на ее круглый затылок, пока мне снова не захотелось увидеть ее лицо. У девушки была крепкая, сильная спина, но тонкая и гибкая талия.