Островитяния. Том второй
Шрифт:
Мы устроились на койках. Ночь выдалась морозная. Через шесть недель начнутся наши бдения. Дрова, которые я помогал собирать, горели в очаге, и я испытывал невольную гордость и был готов снова рискнуть отправиться для пополнения наших запасов в карейнские леса. Страх, подобно влюбленности, то отпускал, то охватывал меня с новой силой. Не опасайся карейнцы снежных заносов и лавин, они легко могли бы добраться до нас. Спуск в долину Доринга тоже был далеко не безопасен. Смогу ли я когда-нибудь держаться среди этих отвесных круч так же бестрепетно, как Дон?.. Но сегодня
Пора полуправд и притворной дружбы прошла. Два пути лежали передо мной. Первый — словесными убеждениями и доводами попытаться склонить ее к мысли выйти за меня замуж, что было чревато либо полной неудачей, либо невыносимой ситуацией, которая неизбежно сложится между нами, если Наттана будет упорствовать. Другой, более рискованный, состоял в решительном действии — овладеть девушкой, пользуясь ее тягой ко мне, и завоевать ее окончательно и навсегда, едва лишь мы станем близки. Она могла отклонить мои притязания — что ж, я буду настойчив. Она могла не сдаться на волю победителя. Тогда это стало бы для меня окончательным поражением… Но, так или иначе, Наттана будет моей.
Похоже, Дон не стремился возвращаться раньше намеченного срока. Следующий тренировочный день оказался долгим и беспокойным. Дон подробно повторил весь маршрут, которым мы следовали из долины на перевал. Под его бдительным наблюдением мы провели не один час среди скал, изучая каждый карниз, каждую выемку, за которую можно зацепиться. Когда же, около полудня, показалось, что мы наконец-то направляемся домой, он заставил нас задержаться в сторожке, где мы провели первую ночь, чтобы пополнить запас дров и привести в порядок снаряжение, которым пользовались. Только после этого и после того, как мы подтвердили свою готовность и оставили свои адреса (Ланг — Верхняя усадьба Хисов), Дон отпустил нас.
Попрощавшись с нами, он ушел вперед, так как нам было не под силу тягаться с ним в скорости, к тому же Гронан, совсем выбившийся из сил, задерживал нас. Время шло к ужину, когда я, тоже усталый, сказав своим спутникам «до свидания», подкатил на лыжах к каменному крыльцу усадьбы, которая, словно темный, непроницаемый панцирь, скрывала за своими стенами не только пугающую и заставляющую больно сжиматься сердце неизвестность, но и готовое согреть своей мирной любовью сердце Наттаны.
Я вошел. В столовой горели свечи, и стол был почти накрыт, но Наттаны я не увидел. Взяв свечу, я не спеша поднялся к себе оставить вещи. Все так походило на обычное возвращение домой, что у меня возникло искушение отложить решительный разговор — пусть все идет своим чередом.
— Вы вернулись, Джонланг? — вдруг услышал я.
— Да, — ответил я, и быстрые шаги Наттаны раздались на лестнице.
— Все в порядке? — воскликнула
— В порядке, Наттана, ни единой царапины.
Вновь увидев ее, сильную и гордую, я понял, что она не из тех, кто покоряется мужской воле, если это противно ее желанию. Я любил ее за то, что она такая, и был до рези в глазах рад ее видеть.
— А я только вошла с кухни, накрывала на стол, вдруг вижу — на полу снег. Я поняла, что это вы… Так, значит, все в порядке?
— В полном порядке.
— Я так рада, что вы вернулись.
— Наттана!
Я шагнул к ней, но она тут же отступила, словно избегая меня.
— Вы сказали, что не выйдете за меня, Наттана. Возьмите свои слова назад.
Глаза ее не сверкнули, как обычно, но лицо стало отрешенно-упрямым. Она покачала головой.
— Вы должны сделать это.
— Нет! Никогда!
Я рассмеялся, и глаза ее широко раскрылись. Наконец и на ее губах показалась улыбка. Положив руки ей на плечи, я поцеловал ее, и только тогда понял, как истосковался по ней, как она нужна и желанна.
— Моя Наттана.
— Пустите, — сказала девушка. — Я не хочу, чтобы Эттера беспокоилась.
— Моя!
— Должна ли и я сказать это?
— Нет… не сейчас, но потом — обязательно.
Я отступил назад.
— Поторопитесь, — сказала Наттана, — а то не успеете к ужину.
Особенно, однако, торопиться не пришлось: времени вполне хватило, чтобы принять ванну, побриться, после чего я окончательно почувствовал себя бодрым, свежим и даже почти отдохнувшим. За ужином я рассказал о событиях минувших трех дней, включая наш с Доном поход за дровами. Все, кроме молча и выжидательно слушавшей Наттаны, засыпали меня вопросами. Жизнь в доме шла своим чередом. После ужина сестры отправились на кухню мыть посуду, а мы с Эком и Аттом перешли в гостиную и развели огонь в очаге.
Старший из братьев произнес краткое, положенное по традиции слово:
— Вам придется ходить на перевал до следующего снега. Я рад, что поэтому вы сможете задержаться в нашем доме.
— И я рад, — присовокупил Атт.
Эк устремил взгляд на горящие поленья.
— И вы, я надеюсь, поможете Наттане не скучать, — сказал он наконец.
Догадался ли он о наших отношениях? Он был настоящим хозяином в доме, и от его решений много зависело.
— Я просил ее стать моей женой, но она отказалась, — сказал я.
— Это вам решать самим, — медленно, с расстановкой отвечал Эк. — Возможно, она и передумает. Если да, то вы, я полагаю, возьмете ее с собой?
— Мне придется это сделать, поскольку я не имею права оставаться в Островитянии.
— Вы должны все хорошенько вместе обдумать, вы и она. Мы вмешиваться не станем.
— Да, — подтвердил Атт, — но учтите, что Эттера… — И, не договорив, он, как и старший брат, устремил взгляд на пляшущее в очаге пламя.
— Постарайтесь не причинять друг другу страданий, — произнес Эк после паузы, — никаких иных советов я вам дать не могу.