Осужден пожизненно
Шрифт:
Фрер, чьи руки были в мозолях и ссадинах, хотел было устроить себе небольшой отдых, но Доуз не желал даже слышать об этом, хотя устал не меньше его.
– Надо закончить работу, иначе высохнут шкуры.
– Я больше не могу, – мрачно заявил Фрер. – Еле держусь на ногах. Это у тебя, видно, железные мускулы, а у меня таких нет.
– Потому что меня заставляли работать, когда я валился с ног. Удивительно, как плетка поднимает дух человека. Хочешь, чтобы не было больно? Работай! Так нам всегда говорили.
– А что еще делать?
– Обтягивать лодку. Растопить сало и сшить эти шкуры. По две. Понятно? Затем каждую
– Не кричи на меня, я тебе не собака! – внезапно вскинулся Фрер. – Повежливее, слышишь?
Но Руфус уже занялся пригонкой и обтесыванием молодых сосенок и ничего не ответил. Возможно, он считал ниже своего достоинства возражать уставшему лейтенанту.
Примерно за час до заката шкуры были готовы, и Руфус Доуз, успевший за это время оплести прутьями ребра каркаса, натянул на них шкуры мехом внутрь. По краям этого покрытия на равном расстоянии друг от друга он прорезал отверстия, пропустив через них ремни из скрученной кожи, затем все это притянул к верхнему настилу лодки. Остался еще один, завершающий штрих. Зачерпнув котелком растопленный жир, он тщательно промазал им все швы на сшитых шкурах. Лодка, перевернутая кверху дном, напоминала не то гигантскую скорлупу, грецкого ореха, покрытую рыжей вонючей шкурой, не то скальп с головы какого-то великана.
– Все! – торжествующе воскликнул Руфус Доуз. – Теперь двенадцать часов на солнце, чтобы шкуры подсохли и натянулись, и наш челн поплывет, как утка!
Весь следующий день ушел на мелкие приготовления. Они уложили вяленое козье мясо в лодку так, чтобы оно занимало как можно меньше места, наполнили водой бочонок из-под рома; из внутренностей животных сделали бурдюки. Наполнив их водой, Руфус Доуз заткнул горлышки деревянной затычкой, туго перекрутил их и завязал. Сняв с деревьев кору так, что куски сохраняли цилиндрическую форму, он сшил сбоку каждый цилиндр, приделал к нему донышко из той же коры и законопатил швы камедью и сосновой смолой. Получилось четыре вполне сносных ведра. Оставалась еще одна козья шкура, из нее решили сделать парус.
– Течение здесь очень сильное, – сказал Доуз, – а на таких веслах далеко не уйдешь. Но если подует бриз – мы спасены.
Поставить мачту на таком хрупком, похожем на корзину суденышке было невозможно. Но и здесь выход был найден. От носа до кормы протянули два шеста и закрепили их, между ними поставили мачту, туго привязав ее сыромятными ремнями, закрепив ее также леской, протянутой от носа к корме. Днище лодки было выложено корой и получилось весьма прочным. К вечеру четвертого дня все приготовления были закончены, и было решено наутро пуститься в путь.
– Мы пойдем вдоль берега до Рифа, – сказал Руфус Доуз, – а там подождем спада прилива. Больше пока ничего сделать нельзя.
Сильвия, сидевшая на камне поодаль от мужчин, позвала их. Свежее мясо восстановило ее силы, и вместе с надеждой на спасение к ней вернулась ее детская шаловливость. Маленькая проказница нацепила себе на голову венок из водорослей и, взяв в руку длинную, украшенную пучком листьев ветку, изображавшую скипетр, преобразилась в героиню какой-то своей книжки.
– Я королева острова, – весело сказала она, – а вы мои верные подданные. Скажите, сэр Эгламур, готов ли корабль?
– Да, ваше величество, – ответил несчастный Доуз.
– Тогда мы его осмотрим. Ну, ведите меня
– Конечно, играю! – ответил Фрер, не в силах устоять перед очаровательной сердитой гримаской, сопровождавшейся этими словами. – А что я должен делать?
– Вы должны идти с другой стороны и держаться очень почтительно. Ну, это же игра, – добавила она, видя, что задевает самолюбие Фрера. – Так вот, королева направляется к берегу в сопровождении своих нимф! Не смейтесь, мистер Фрер. Конечно, вы на нимфу совсем не похожи, но тут уж ничего не поделаешь!
Подобным смешным манером они прошествовали по песку к морю.
– Так вот он, челн! – воскликнула королева, в изумлении забыв о своем королевском достоинстве. – Мистер Доуз, вы настоящий волшебник!
Руфус грустно усмехнулся.
– Это все очень просто, – сказал он.
– По-твоему, просто?! – воскликнул Фрер, поддавшийся общей радости и потому утративший частицу своей угрюмости. – Нет, с этим я не согласен. Да это же настоящее кораблестроение, да еще какое! Без дураков. Такой тяжкий труд.
– Да, – подтвердила Сильвия, – тяжкий труд доброго мистера Доуза! – И чертя королевским скипетром на песке буквы и слова, она запела сочиненную ей песенку:
Добрый мистер Доуз!Добрый мистер Доуз!Мы признать готовы —Это все построилДобрый мистер Доуз!Морис не смог удержаться от насмешки и пропел:
Марджери Доу устроилась в доме —Кровать продала и спит на соломе!– Нет, это совсем не то! Я хочу, чтобы был добрый мистер Доуз! – упрямо повторяла Сильвия. – Для меня он добрый мистер Доуз! Ведь это же так? А у вас дурной характер, сэр. Я больше с вамп не играю!
И с этими словами она зашагала прочь по песчаному берегу.
– Зачем вы обижаете девочку? – спросил его Руфус Доуз. – Вы очень грубы с ней.
Но к Фреру вернулась его самоуверенность. Теперь, когда лодка была готова и спасение близко, он решил вновь занять позицию командира, предназначенную ему его общественным положением.
– Послушаешь ее – так можно подумать, будто лодки до нас никто никогда не строил, – сказал он. – Будто это не бельевая корзина, а трехпалубник моего дядюшки! Смешно, ей-богу! – добавил он и хрипло расхохотался. – Должно быть, у меня врожденный талант к кораблестроению. Ведь если бы старый негодяй не умер, я бы сам тогда стал кораблестроителем.
При слове «умер» Руфус Доуз повернулся к нему спиной и занялся креплением шкур. Если бы Фрер увидел его лицо, он бы поразился его внезапной бледности.
– Да, – продолжал лейтенант, как бы разговаривая с самим собой, – недурно потерять столько денег, а?
– Каких денег? – спросил каторжник, не поворачивая головы.
– Каких! Эх, парень, я ведь должен был получить в наследство четверть миллиона, но старый скряга, который собирался мне его оставить, умер, не успев изменить завещания в мою пользу, и все досталось шалопаю сынку, который уж много лет где-то бродяжничает. Вот какие вещи случаются на белом свете.