Осужден пожизненно
Шрифт:
– Дорогая моя, успокойся! Ну-ну, не плачь. Но она разразилась отчаянными рыданиями, сотрясавшими в его объятиях ее хрупкую фигурку.
– О, Морис, я злая, нехорошая! Я не знаю, чего я хочу. Иногда мне кажется, что я не люблю тебя так, как должна любить – как человека, который спас меня от смерти, выходил.
– Перестань, не надо об этом, – хрипло проговорил Фрер.
Она понемногу успокоилась и подняла к нему заплаканное лицо.
– Скажи мне, Морис, – в те страшные дни, когда ты нянчился со мной, как с ребенком, отдавал мне последний кусок хлеба, думал ли ты, что мы когда-нибудь поженимся?
– Н-не знаю, – сказал Морис. – А что?
– Нет, ты думал! Я не из тщеславия
– Вздор, малышка, – сказал он, упорно пряча от нее глаза.
– Нет, вовсе не вздор. Я иногда бываю такая капризная! Это папа меня избаловал. А ты всегда ко мне очень внимателен, подчас меня это даже сердит, но ведь ты такой, потому что любишь меня?
– Конечно, – ответил Морис, и глаза его вдруг увлажнились.
– Ну, вот видишь, потому я и злюсь на себя за то, что не люблю тебя так, как должна. Мне хочется, чтобы ты любил все, что люблю я: книги, музыку, картины – словом, мой мир. Иногда я забываю, что ты – мужчина, а я девушка, забываю, как благородно ты поступал, Морис, как беззаветно рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня. Но что с тобой, голубчик?
Он внезапно отстранил ее от себя и подошел к окну, глядя на бухту за террасами сада, спящую в мягком вечернем свете. Шхуна, доставившая свидетелей из Порт-Артура, стояла вдали от берега, и желтый флаг на ее мачте слегка колыхался под дуновением прохладного бриза. Вид этого флага, видимо, рассердил его, так как он, издав нетерпеливое восклицание, отошел от окна.
– Морис! – вскричала Сильвия. – Я тебя обидела?
– Нет, нет, нисколько, – ответил он с видом человека, которого поймали в минуту слабости. – Я… я… просто мне неприятно, когда ты признаешься в том, что не любишь меня.
– О боже, прости меня, дорогой. Я не хотела тебя обидеть. Иногда я говорю то, чего не думаю. Разве я могла бы не любить тебя после твоего подвига?
И, поддавшись какой-то дикой прихоти, он внезапно спросил:
– А если бы я не совершил этого «подвига», ты бы меня не любила?
Взор ее, устремленный на него с нежностью и тревогой, – ибо она раскаивалась, что причинила ему боль, – после этих слов погас.
– Что за вопрос? Не знаю. Думаю, что любила бы. Но зачем думать об этом, Морис? Я знаю, что ты для меня сделал, и этого достаточно. Как я могу сказать, что было бы, если бы все произошло совсем иначе? Ты ведь тоже мог бы полюбить другую?
Если на миг в его жестком сердце проснулось раскаяние, то неуверенность, прозвучавшая в ее ответе, его рассеяла.
– Это верно, – сказал он и обнял ее.
Весело рассмеявшись, она снова посмотрела ему в глаза.
– Какие мы с тобой глупые. К чему все эти домыслы? Разве можно изменить прошлое? У нас есть будущее, милый, я выйду за тебя замуж, и мы должны будем любить друг друга всю жизнь, ну, как герои в романах.
Искушение причинить зло часто посещало Мориса Фрера, и его эгоистическая натура охотно поддавалась ему, но сейчас он воздержался. Перед ним была прелестная и невинная девушка, чьи грустные глаза как бы призывали завоевать ее. Каких только надежд не возлагал он на ее любовь! Каких только прекрасных решений не принимал, полагаясь на ее чистоту и то доброе начало, которое она внесет и в его жизнь! Да, она сказала правду – прошлое вернуть нельзя, а будущее было перед ним. С лицемерием эгоиста, обманывающего даже самого себя, он прижал ее головку к своему сердцу, гордясь собственной добродетелью.
– Спасибо, моя радость! Ты – мой добрый ангел. Девушка вздохнула.
– Я буду твоим добрым ангелом, милый, если ты разрешишь.
Глава 35
МИСТЕР
На следующий день, когда мистер Микин оказал честь Рексу, посетив его, тот признался ему, что «волею провидения» он спасением от смерти обязан доброте капитана Фрера.
– Я надеюсь, что это послужит вам предостережением, – проговорил мистер Микин, – и что вы постараетесь остаток своей жизни, сохраненной милостью проведения, посвятить искуплению ваших прежних грехов.
– Разумеется, сэр, – ответил Джон Рекс, очень точно оценивший священника, – и с вашей стороны это так любезно, что вы снизошли до разговора с таким пропащим человеком, как я.
– Нисколько, – вежливо ответил Микин, – это мой долг. Я пастор и проповедник Евангелия.
– Ах, сэр, если бы я в свои юные годы следовал заветам Евангелия, я бы тогда не попал в такую беду.
– О да, конечно не попали бы, несчастный человек! Но милосердие божие безгранично – совершенно безгранично, и оно изливается на всех нас – и на вас и на меня.
Он произнес это таким тоном, каким говорят обычно «Ну, как вам это понравится?»
– Вспомните о раскаявшемся разбойнике, Рекс, о раскаявшемся разбойнике.
– Да, я уже вспомнил, сэр.
– Читайте Библию, Рекс, и молитесь, чтобы господь дал вам силы переносить наказание.
– Я буду молиться, сэр. Я очень нуждаюсь в силе – и физической, и духовной, так как администрация плохо обеспечивает мое существование. – Я попрошу начальство, чтобы вам увеличили ваш ежедневный рацион, – снисходительно обещал Микин. – А вы тем временем освежите в памяти подробности ваших приключений, о которых вы говорили, и расскажете их мне, когда я навещу вас в следующий раз. Такая необыкновенная история не должна остаться безвестной!
– Весьма благодарен, сэр. Непременно исполню вашу просьбу. Ах, как же я был легкомыслен, когда находился в положении джентльмена, мистер Микин! – О своем прошлом этот ловкий негодяй всегда разливался благочестивым соловьем. – Как мог я пасть так низко? Да, я наказан по заслугам, сэр.
– То, что тайно творит провидение, всегда справедливо, – заметил Микин, как хорошо воспитанный человек, который предпочитал говорить о всевышнем в туманных выражениях. – Я рад, что вы осознали свои заблуждения. Желаю вам всего наилучшего.
– Всего наилучшего, и да благословит вас небо, сэр, – с наигранной набожностью проговорил Рекс, чтобы доставить удовольствие своим товарищам. И мистер Микин грациозно засеменил прочь, убежденный, что плодотворно потрудился в своем вертограде и что каторжник Рекс поистине замечательная личность.
«Я перешлю его рассказ епископу, – подумал он. – Это его позабавит. Здесь можно услышать много невероятных историй, надо только уметь находить их».
Когда эта мысль пришла ему в голову, его взгляд упал на «злодея Доуза» – ему в ожидании шхуны, идущей в Порт-Артур, было разрешено «поразвлечься» долблением камней. Арестантский барак, который посетил мистер Микин, было длинное и низкое, покрытое железной крышей строение, оба конца которого упирались в стены тюрьмы. С одной стороны были камеры, с другой – у наружной стены под навесом – сидели каторжники в тяжелых кандалах. Два констебля с заряженными карабинами ходили взад и вперед по свободному пространству в середине, и еще один наблюдал из сторожевой будки возле основной стены. Каждые полчаса констебль проходил мимо каторжников и проверял кандалы. Превосходная система одиночного заключения, доводящая, как правило, до безумия за двенадцать месяцев, была еще неизвестна в Хобарт-Тауне, и сорок каторжников, закованных в тяжелые кандалы, имели удовольствие лицезреть друг друга ежедневно в течение шести часов.