Освобождение Атлантиды
Шрифт:
– Сейчас? – спросил он.
– Сейчас, сейчас, сейчас же, – ответила она, не испытывая ни смущения, ни благоразумия.
Одним движением он задрал ее рубашку и снял ее через голову, отбросив прочь, а потом наклонил голову, чтобы посмотреть на нее.
И девушка застыла на месте – она позабыла о рыбке.
Джастис смотрел на прекрасные груди Кили, едва скрытые кружевными чашечками лифчика. Ее соски выдавались вперед, заставляя его желать попробовать их на вкус, покусывать их, посасывать их. Ее ожерелье, свисавшее между бледными, чудесными грудками, привлекло
Его рыбка. Которую он вырезал несколько веков тому назад.
Он поднял ее и осмотрел в полной уверенности, что ошибается. Но он не ошибался.
– Эту рыбку вырезал я. Как такое вообще возможно?
Кили закусила губу, ее щечки окрасились румянцем.
– Я собиралась тебе об этом рассказать. Я нашла ее несколько лет назад, и я… в общем, я увидела в видении тебя. То, как ты вырезал ее. У костра. Я думала, что ты – воин, живший несколько веков назад, и ты, ну, эта рыбка, вроде как стала моим талисманом. Я думала о тебе, когда мне было трудно.
Он смотрел ей прямо в глаза. Осознав правду ее признания. У нее было собственное видение-поиск, и там она увидела его. Она полагалась на него.
– Ты – моя, Кили МакДермотт, – сказал он, почти срываясь на рычание. – Я собираюсь овладеть тобой прямо сейчас.
За несколько секунд он снял с нее оставшуюся одежду, потом минуту держал ее на расстоянии вытянутой руки, восхищаясь совершенством ее тела. Гибкая, крепкая, она была не тепличным цветком, а женщиной, занимающейся физическими нагрузками и следящей за своим телом.
– Я обожаю твои ноги, – прошептал он.
– Спасибо, я…
– Необходимо, чтобы они обхватили мою талию.
Она затаила дыхание, и он снова захватил ее губы своим ртом, приподнял ее повыше, чтобы чувствовать всё ее тело, прижатое к его телу. Она подняла ноги и обхватила его, а Джастис поднял ее еще выше, руками поддерживая ее восхитительную попку, пока его член не оказался прямо под теплым, влажным входом в ее тело.
– Ты мне нужна сейчас же, Кили, – сказал он, слегка касаясь ее, напрягая все мышцы, заставляя себя ждать.
– Ты мне тоже нужен, – она поцеловала его, и он вошел в нее до самого конца, вонзая член в ее узкий, влажный жар, чувствуя, как ее ножны сжимают его и удерживают, пока не почувствовал, что может взорваться прямо сейчас, как какой-то неопытный юнец.
Кили, почувствовав его, вскрикнула. Его плоть наполняла ее, растягивала настолько, что нервные окончания сжигало горячее сочетание боли и удовольствия. Хотя она была настолько влажной от желания, что ее тело приспособилось к его размерам и обхватило его, желая большего.
Желая, чтобы он двигался.
– Не останавливайся, – она задыхалась, поднимаясь вверх и скользя вниз по его пенису, словно по стали, заключенной в бархат. Он был настолько твёрдым и длинным, что касался какой-то точки глубоко внутри нее, что сводило ее с ума. – Прошу, сильнее.
Он пожирал ее рот горячими, властными поцелуями, входя в нее всё глубже и глубже в ритме, который заставил ее постанывать в бреду желания. Жар и
Кили укусила его шею, совершенно потеряв разум, и он прорычал что-то на атлантийском, потом вошел в нее настолько глубоко, что она закричала, приблизившись так близко к краю, что почти не могла этого вынести.
Он остановился, удерживая ее на месте, оставаясь внутри нее, ожидая, пока она посмотрит на него. Она была словно в тумане, прошептав бессвязно:
– Что? Почему ты остановился?
На его лице появилось выражение мужского триумфа, в его глазах светилось что-то дикое.
– Моя. Скажи мне. Скажи, что ты – моя, и я оттрахаю тебя так, что ты выкрикнешь мое имя.
Его грубые слова возбудили ее еще сильнее, хотя она и понимала в чем дело. Он заявляет о своих правах. Доказывает свое право на владение. Заставляет ее признать, наконец-то, что она – его женщина.
Но всё же предоставляя выбор ей. Она могла и отказаться.
Что-то перевернулось в ее сердце при этой мысли. Нет, она не могла. Не могла отказаться. Глядя ему в глаза, которые теперь смотрели на нее недоверчиво, в которых теперь светилась боль, она знала, что должна делать.
Признать правду, несмотря на последствия.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Да. Я – твоя.
Он закричал от радости, а потом еще раз поцеловал ее, снова врезаясь в ее тело с большей силой, нежели прежде. Когда он поднял голову, она едва могла дышать от напряжения, охватившего ее тело.
– И ты – мой, – сказала она в ответ.
– Навсегда, – ответил он. – Навсегда, mi amara.
Потом он исполнил своё обещание, входя в нее снова и снова, пока она не испытала экстаз, выкрикнув его имя.
Джастис задрожал, почувствовав странное эротичное прикосновение к своим плечам рук Кили в перчатках, когда всё ее тело напряглось под ним. Ее ноги обхватывали его талию, как тиски, и она кончила, выкрикивая его имя, ее тело сжимало его член, сотрясаясь от удовольствия, поэтому он даже и не надеялся сдержаться. Джастис вошел в нее так глубоко, как мог, и оргазм накрыл его приливной волной. Подобного по силе он прежде не испытывал. Ее оргазм всё длился, и каждый спазм вызывал его собственное освобождение. Он был уверен, что его колени подогнутся от подобного наслаждения, но черт его побери, он будет держаться столько, сколько возможно. Он притянул ее еще ближе к себе.
А потом мир вокруг них взорвался, и он погрузился в водоворот цветов. Зеленый и золотой кружились вокруг него. Он знал почему-то, что видит ее ауру, – видит ее подлинную сущность. Он с удивлением любовался насыщенной, яркой красотой этой сущности, а потом погрузился в ее душу.
Всё, чем она была, всё, что она пережила, обжигающей молнией промелькнуло перед ним. Он увидел ее несчастное детство, чувствовал муку малышки, чьи родители считали ее ненормальной. Он испытывал беспомощную ярость к родителям, способным обидеть собственное дитя.