Освобождение беллетриста Р
Шрифт:
"Офелия" улыбалась -- благосклонно, но иронично.
– - И женщины сотворены поэтами, -- продолжал Кохановер.
– - Во времена Шекспира не было Офелии; он ее выдумал. И такова волшебная сила искусства, что с тех пор все женщины неосознанно стремились походить на Офелию...
Я был поражен: такой "клей"!
– - И вот сегодня Офелия существует, -- заключил Кохановер и положил руку на обнаженное плечо "шекспирова творенья".
– - Но-но, вы же не Гамлет, -- игриво сказала "Офелия", слегка отстраняясь, но не отодвигаясь.
– - Нет, я не Гамлет, я другой, еще неведомый избранник!
– - с жаром воскликнул Кохановер.
Блеск
Но как естественно это выглядело!
– - Вы -- поэт?
– - спросила "Офелия".
– - Да, я -- поэт!
– - гордо отвечал Кохановер, вдохновленный очевидным успехом: монолог быстро перерастал в диалог.
– - А можно почитать ваши стихи?
– - Разумеется. Я сам почитаю их для вас.
– - Когда?
– - Сегодня вечером. Почему бы нам не отправиться сейчас ко мне?
Кохановер даже не назвал свою фамилию. В лицо она его, очевидно, не знала, но имя-то наверняка слышала. Впрочем, это было бы грубовато; я не остался бы в таком восхищении от описываемого эпизода, если бы "Офелия" знала, что имеет дело со знаменитостью.
"Офелия" колебалась.
– - А вы пойдете?
– - обратилась она ко мне.
Я неуклюже сослался на занятость.
– - Нам пора.
– - Кохановер встал и подал "Офелии" руку.
– - Я живу у Древних развалин.
"Офелия" последний раз нерешительно взглянула на меня и поднялась.
У Древних развалин они сошли, а я поехал дальше -- восхищенный и озадаченный. Все оказывается очень просто, и лишь используя собственную закомплексованность в качестве строительного материала, я расставил невидимые барьеры на своем пути. Вдохновленный блистательным примером Кохановера я решил немедленно отправиться в рюмочную и пригласить Кору в "д`Арманталь" на ее ближайший выходной день. Я выбрал именно "д`Арманталь", поскольку хорошо знал это заведение, а потому полагал, что там буду чувствовать себя увереннее, чем в любом другом месте. Придя к такому решению, я вышел из метро, не доехав до Зеленой аллеи одну остановку, чтобы прогуляться пешком, а заодно зайти в бар и довести себя до необходимой для решительных действий кондиции.
Для начала я выпил две рюмки коньяку и подумал было этим и ограничиться, но одна мысль задержала меня в баре. Мне вдруг захотелось по возможности сократить сегодняшний разговор с Корой; просто договориться о встрече и уйти. Когда эта мысль пришла мне в голову, было десять часов вечера, а рюмочная на Зеленой аллее закрывалась в полночь. Я провел в баре еще час, здорово напился и вышел на улицу, основательно пошатываясь. Теперь умнее всего было бы, конечно, отправиться домой; я даже мельком подумал об этом, но мне неудержимо хотелось довести задуманное до конца, да и -- чего греха таить!
– - просто увидеть Кору, а потому, выйдя из бара в одиннадцать, в четверть двенадцатого
Помнится, мне пришлась тогда по душе идея наломать в парке сирени. Пьяная романтика в стиле Кохановера выглядела в тех обстоятельствах исключительно уместной. Несомненно, я испытал бы некоторое разочарование, появись в этот момент в парке полиция, но, как известно, бог всегда с пьяными, и все кончилось благополучно, если не считать того, что я до крови исцарапал руки и разорвал на себе рубаху.
Без четверти двенадцать, пьяный, оборванный и "истекающий кровью", я впервые предстал перед своей избранницей в героическом обличье. Кора перепугалась, раскраснелась (впервые я видел ее такой), кинулась мне навстречу, выхватила у меня из рук сирень, тут же небрежно разбросала цветы по поверхности ближайшего столика и принялась за мной ухаживать. Она прекрасно поняла, что сирень предназначалась ей, что поранился я ради нее, но это ее нисколько не смутило.
Кроме нас в рюмочной не было ни души; Кора промывала мне раны, мы хохотали, целовались, я пригласил ее в "д`Арманталь", и она легко согласилась пойти туда со мной в ближайший понедельник.
В понедельник мы встретились в метро, и я с удивлением подумал о том, что впервые вижу любимую девушку за пределами ее рюмочной. В тот день многое было впервые. Удивился лиловый кельнер Флоризель: впервые я пришел в "д`Арманталь" не один. Удивилась Кора: ни один из ее прежних поклонников не оказывался на поверку завсегдатаем столь дорогого ресторана; Кора понятия не имела, к какому классу общества я принадлежу. Удивился и я, заметив, что Кора кокетничает даже с Флоризелем.
Последнее обстоятельство меня несколько покоробило, и я расстался в тот вечер с Корой довольно холодно, о чем жалел уже в ближайшие дни. Конечно, я вел себя глупо и непоследовательно; прямо из "д`Арманталя" следовало отвезти Кору в ночной клуб или отель, а теперь благоприятный момент был упущен и следовало начинать все сначала. Теперь мне смешно об этом вспоминать, но тогда все казалось сложным (а может это и было непросто!), и еще добрый месяц я ежедневно приходил в рюмочную и не решался ничего предпринять.
В недобрый час меня посетила идея развлечься с Корой в Ливадии. Конечно это было сущим идиотизмом -- следовало просто пригласить ее на ночь в отель. Но я ухватился за идею с Ливадией; причем долго не мог решиться обратиться к Коре с таким предложением.
В конце концов я решил объясниться по телефону -- так мне показалось проще. Я позвонил Коре, сказал, что зарезервировал номер в хорошем отеле в Ливадии, и предложил ей взять недельный отпуск и поехать туда со мной.
И все, конечно, оказалось просто: и язык у меня не отвалился, и Кора сразу же согласилась.
Август в Армангфоре -- пора дождей, а мы с Корой полетели в Ливадию, где у соленого моря на согретом щедрым солнцем белом песке выстроились рядами отели-казино, ежегодно принимающие десятки миллионов туристов со всех концов света. Этот город по праву носит неофициальный титул всемирной столицы развлечений; я бывал в нем неоднократно и каждый раз любил в него возвращаться -- дивиться его стремительному росту, находить все новые и новые удовольствия. И все же никогда я не прилетал в Ливадию в таком приподнятом настроении как в августе ... года; мне было двадцать семь лет и меня сопровождала самая желанная женщина.