Освобождение Ирландии
Шрифт:
Не доезжая примерно километр до нужного места, я остановил отряд и пустил вперед своих людей, поставив перед ними задачу – снять часовых и обеспечить внезапность нашего нападения. Тем временем казаки, негромко переговариваясь, обматывали копыта лошадей тряпками, чтобы раньше времени не спугнуть противника топотом копыт. Примерно через полчаса мои орлы сообщили, что путь чист, а разбойничьи часовые отправились в «страну вечной охоты». «Винторез» – он и в XIX веке «винторез», а мои ребята не растеряли своих профессиональных навыков.
Все это время Жак, или, если будет так угодно, Жаклин, сильно нервничал, то и дело поглаживая тонкими худыми пальцами то свои
– Месье полковник, – все же не утерпев, сказал он мне, – не лучше было бы напасть на бандитов сразу, а не выжидать неведомо чего. Я не думал, что югороссы настолько нерешительны и не могут разгромить обыкновенную банду.
– Тише едешь, дальше будешь, месье Жак, – философски произнес я, а потом подумал и с ехидной улыбкой добавил: – Или лучше вас называть – мадемуазель Жаклин?
В ее глазах мелькнул испуг. Однако, быстро придя в себя, она вздернула подбородок и, стараясь твердо смотреть мне в глаза, сквозь сжатые губы произнесла:
– О чем вы, месье полковник? Я вас совершенно не понимаю…
Я усмехнулся, любуясь ее разрумянившимся от волнения личиком.
– Мадемуазель, думаю, что вам нет смысла скрывать свою принадлежность к прекрасному полу, – я старался быть любезным, насколько это было возможно. – Я кое-что повидал в этой жизни, и ваше инкогнито не продлилось и четверти часа.
Она не выдержала моего испытующего взгляда и опустила глаза. Как она была прелестна сейчас – маленький, взъерошенный сорванец, тайну которого так внезапно раскрыли… Я смотрел на ее худенькие плечи, и мое сердце наполнялось давно забытыми чувствами – нежностью, состраданием и желанием прижать к себе и утешить этого ребенка, эту девочку, которая старалась выглядеть юношей. Похоже, что жизнь ее сегодня необратимо изменилась.
– Вы можете ни о чем не беспокоиться, Жаклин, – тихо и как можно более доверительно произнес я. – Среди нас вам ничего не угрожает – ваша жизнь, ваша честь и ваша свобода будут под нашей охраной в полной безопасности. Кроме того, французским в нашем отряде кроме меня владеет только есаул Долгов, а у него, знаете ли, та же беда – старшая дочь привыкла к коню, шашке и револьверу больше, чем к иголке и пяльцам.
– Да, я не Жак, а Жаклин, месье полковник, – тихо произнесла она, – но разве это преступление? Ведь иначе в этих диких краях мне было просто не выжить. Даже отец не смог бы ничего сделать. Женщина тут – просто вещь, говорящее животное, являющееся собственностью отца или мужа.
– Я вас прекрасно понимаю, Жаклин, – ответил я, – и поэтому мы с месье есаулом пока сохраним ваше инкогнито. Для начала мы выясним – жив ли ваш отец, а потом уже будем принимать решение.
– Спасибо вам, месье полковник, – с признательностью кивнула она и отвернулась в сторону, наверное, для того, чтобы я не видел блеснувших в глазах слез.
Да, эта девочка, старающаяся казаться сильной и независимой, все больше и больше привлекала мое внимание. Я чувствовал, что она – интересная и непростая личность. Жаклин была совсем не похожа на «пацанку» из нашего времени. Несмотря на то что она была одета в мужскую одежду, от нее исходила аура неуловимой, и потому особенно волнующей, женственности… В то же время чувствовал себя немного неуютно из-за того, что я,
Разгром банды был стремительным и жестоким. Два пулемета и снайперы, засевшие в каменистых осыпях на левом фланге, а потом казаки, атакующие лавой вдоль дороги на успевших отдохнуть конях. Застигнутые врасплох разбойники и их торговые партнеры были вырезаны под корень в коротком и яростном бою. Живьем взяли всего двоих – богато одетого араба – явного главаря банды, и рыжеволосого человека европейской внешности в костюме путешественника. Ведь была же у меня чуйка о болтающемся в окрестностях британском джентльмене, и вот он – майор Смит собственной персоной, решивший выбраться в Европу под личиной добропорядочного французского купца.
Кстати, и второй пленник тоже оказался птицей высокого полета. Как выяснилось, носил он имя Хазаль-хан ибн Джабир и был вторым сыном эмира соседнего города Мохаммеры. Агентурные сведения о том, что младший сынок эмира подрабатывает разбоем, полностью подтвердились. Ну, этого типа мы еще покрутим и посмотрим, что под это дело Россия может получить от его отца, а что – с персидского шаха, от которого эмир Мохаммеры в последнее время стал слишком уж независим.
Самого Луи Эжена д’Этьена мы, конечно же, в живых не застали. Чтобы замести следы преступления, все люди, следовавшие с караваном, были вырезаны поголовно – вплоть до погонщиков ослов. Раздетый догола и обезображенный труп отца Жаклин обнаружила среди множества тел, погибших сегодня утром при нападении на караван. Бедная девочка осталась совсем одна в этом мире, и теперь мой долг помочь ей всем, чем смогу. Ведь она только старается казаться сильной, а на самом деле нуждается если не в мелочной опеке, то в сильном мужском плече, на которое можно было бы опереться.
22 (10) февраля 1878 года, вечер.
Левый берег реки Шатт-эль-Араб.
10 верст юго-восточнее Басры.
Жаклин д’Этьен
Бричка, на которой меня везли, мерно покачивалась на упругих рессорах в такт моим тяжелым мыслям. Люди, ехавшие со мной, буднично и негромко переговаривались на своем языке, не обращая на меня особого внимания. Наверное, они обсуждали то, как лихо им удалось расправиться с разбойниками, и строили дальнейшие планы на будущее, в том числе и в отношении меня. Я не понимала ни одного их слова, но и так было вполне очевидно, что я нахожусь в полной их власти.
Хотелось плакать, но глаза мои были совершенно сухими. Во мне все словно окаменело в тот момент, когда я увидела мертвое тело отца. Я поняла, что вместе с ним умерла и вся моя прежняя, странная, насквозь фальшивая жизнь. Теперь мне не надо было, скрываясь от всех, притворяться мужчиной, что доставляло мне некоторое облегчение, и вместе с тем на меня навалилась невыносимая горечь утраты самого близкого мне человека.
Мимо проплывал унылый пейзаж. А небо… небо было безоблачным и ярким, словно и не происходит на земле никаких злодеяний, и не течет кровь, и не льются ничьи слезы… Как бы мне хотелось сейчас завернуться в это небо, словно в мягкое-мягкое голубое одеяло и не думать ни о чем… слиться с мирозданием, потерять свое тело, стать частью природы – только бы не испытывать эту горечь и боль, и страх неизвестности…