Освобождение Ислама
Шрифт:
В 1917 году произошло беспрецедентное событие: на территории российской империи одним ударом была уничтожена элитарная система, входившая составной частью во всемирную структуру господства и эксплуатации. Попытка подобного масштаба осуществлялась до этого только в Великой французской революции 1789 года, однако она была не завершена, ибо закончилась монархической реставрацией всего через двадцать пять лет после своего начала. Массовые казни аристократов на гильотине в действительности коснулись только наиболее пассивной либеральной части знати, не готовой вооруженным путем отстаивать свои классовые привилегии. В итоге после реставрации французский правящий класс только укрепился и расширился за счет наполеоновских выдвиженцев и крупнейшей буржуазии, пройдя своего рода модернизационную перестройку.
В России разгром традиционного правящего класса принял необратимый характер.
Удар, нанесенный Системе был настолько силен, что в течение, по крайней мере, пятнадцати лет после краха Романовых (до 1933 года) сохранялась перспектива выхода революции за пределы СССР и падения капиталистических режимов, по крайней мере в континентальной Европе. Однако этого не произошло, поскольку буквально через несколько лет после прихода к власти партии большевиков (своего рода неоякобинцев) революционный ленинизм был побежден в жестокой внутренней борьбе контрреволюционным сталинизмом. Это название, связанное с именем Сталина, наиболее точно отражает суть явления, хотя современники пользовались для его описания понятиями, заимствованными из французской революционной истории: жирондизм, термидор, бонапартизм и т.п. Сталинизм, обобщая в себе все черты упадка пассионарности и реакции, типичные для минувших революционных попыток, вместе с тем представляет собой фундаментально новое явление. Под лозунгами диктатуры пролетариата к власти в России прорвалась люмпенизированная мелкая буржуазия, предвещая глобальные изменения в расстановке мировых социальных сил.
«Нет более практичных и более циничных людей, более склонных все решать через убийство, чем привилегированные плебеи, которые всплывают на исходе революций, когда над огнем затвердевает лава, когда революция всех оборачивается контрреволюцией немногих против всех» — так характеризовал известный франко-русский писатель Виктор Серж в своем романе «Полночь века» то, что произошло в России в конце 20-х — начале 30-х годов. В самой советской литературе противостоящие друг другу силы ленинизма и сталинизма нашли воплощение в двух предельно концентрированных образах Павки Корчагина, созданного Н. Островским, и Пьера Присыпкина у Маяковского. Как отмечает один из современных исследователей советской истории, Сталин внутренне стоял на позициях, близких к мироощущению Присыпкина, но понимал, что с таким «ресурсом» власть перед лицом внутренних и внешних угроз сохранить невозможно. Именно поэтому он был вынужден опираться на риторику и политтехнологии, которые вводили в заблуждение «корчагиных», использовали их как мобилизационный потенциал. Эта риторика долгое время обманывала и мировое левое движение, даже те лидеры сопротивления западному капитализму, которые воочию убеждались в перерождении советской власти в СССР, считали необходимым молчать об этом и участвовать в сталинском обмане, ибо полагали, что другой политической базы у мировой революции нет. На этих позициях в известной мере стоял даже Троцкий, считавший, что существование СССР надо отстаивать любой ценой, поскольку, несмотря на сталинский режим, он все же является государством рабочих и крестьян. Даже он, будучи наиболее глубоким критиком «термидорианско-бонапартистской контрреволюции» Сталина, не понял до конца, что речь идет не просто об откате, энергетическом спаде или злокачественной опухоли в рамках базового марксистско-ленинского проекта, но о подготовке нового мирового порядка, очертания которого мы начинаем угадывать только теперь: глобальный постдемократической эры. Эры, в которой лозунг о диктатуре пролетариата лишь предвещает «железную пяту мировой олигархии».
Чем руководствовался лично Сталин, уничтожая своих бывших политических соратников и приводя к власти деидеологизированного люмпена, превращавшегося в его структуре в циничного и наглого бюрократа, озабоченного лишь расширением рамок собственного материального потребления? На наш взгляд, внутренней психологической доминантой Сталина было стремление войти в мировую систему, которая имеет гарантию существования завтра, послезавтра и т.д. Войти ее полноправным членом, что можно сделать только силой. Сталина характеризует своеобразный проектный консерватизм — он строит модель отношений между социальными слоями в своей стране и между государствами на политической карте мира таким образом, чтобы из этих схем невозможно было вырваться. Такова
Сталинизм (а не военный коммунизм!) создал контуры постпотребительской экономики, главным мотором которой является осуществление суперпроектов космического размаха. Индустриализация, великие стройки, атомная бомба, космос — сталинские пирамиды, меняющие природу мира. Именно таковы характеристики глобальной олигархической экономики завтрашнего дня в представлении ряда футурологов. Сталин не верил в наследственную передачу власти, не готовил Василия или Светлану в свои политические преемники, как это делают нынешние эпигоны, растрясшиеся из его шинели по просторам СНГ. Он считал, что преемственность — не в родственниках, а в аппарате, который для него имел мистический, даже фетишистский смысл. Аппарат должен был стать той самовоспроизводящейся моделью, которая отбирает из поколения в поколение нужные кадры.
В рамках России, как и предсказывал Троцкий, это привело к концу идеологической партократии и восстановлению капитализма в его ущербной колониальной форме. Однако в масштабе мирового процесса сталинизм обозначил не столько завершение марксистской оппозиции буржуазии, сколько наступление постбуржуазного общества, в котором традиционное отношение к средствам производства (пролетарий, предприниматель) теряет смысл и власть во всемирном масштабе оказывается в руках международной бюрократии и транснациональной мафии, вербуемых из все того же вездесущего люмпена.
ПЕРВЫЕ И ПОСЛЕДНИЕ
Борьба с мировым капитализмом переместилась из-под красных знамен под зеленые
Ислам — это понятие неформальное. Его политическая база — это исламская улица, миллиард обывателей, так или иначе они включены в этот проект. Включены уже потому, что они осознают себя мусульманами, включены потому, что они совершают намаз, потому, что в Коране исламская община поставлена в центр мира, потому, что Аллах так говорит. Это неформальная сила, которая сегодня, после политической смерти марксизма, является главной интернационалистской политической доктриной и продолжает, как это делалось в течение четырнадцати веков, настаивать на принципе справедливости, на защите униженных и обездоленных, на противостоянии тирании.
“Кто был ничем, тот станет всем”, — пели большевики. “Последние станут первыми”, — гласит Коран. 7 ноября, в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, собравшиеся у памятника Карлу Марксу в Москве остаточные российские большевики выражали солидарность с борьбой мусульман против американского империализма, и эта солидарность — все, на что они теперь способны. В эти же дни в Бейруте проходил Мировой антиглобалистский форум, и подавляющее большинство его делегатов представляли исламские страны и организации.
Духовные лидеры ислама являются сегодня главными наследниками дела Октября, а бен Ладен — это уже как бы Ленин. Вот мы и решили в дни октябрьской годовщины предоставить слово председателю российского Исламского комитета Гейдару Джемалю — пожалуй, самой яркой личности в среде российских идеологов ислама и антиглобализма.
Дабы не очень навредить собственному хрупкому мировоззрению, корреспондент “Эксперта” пригласил поучаствовать в беседе с Джемалем одного из ведущих в стране специалистов по исламу. Тот отказался: “Я аналитик, а Гейдар — проповедник, и диалог у нас вряд ли получится”. Корреспондент пошел один и убедился, что да, действительно, харизмы и красноречия у Гейдара Джемаля, пожалуй, побольше, чем у всей Госдумы вместе с Советом Федерации. Что касается концептуальности и логики — судить читателю. Замечу только, что после четырехчасовой двухраундовой беседы расстались мы каждый при своем мировоззрении. Никто не пострадал.
Элита и улица
— Что, по-вашему, сейчас вообще происходит на свете: глобальная борьба с терроризмом, война цивилизаций, война богатых с бедными или ни то, ни другое, ни третье?
— Прошло два месяца с событий 11 сентября, и все большему числу людей становится ясно, что это не был акт войны, организованный исламским миром против США. Это не означает, что исламский мир не находится в состоянии глубокой конфронтации с Западом и с США, но совершенно понятно, что исламский мир сегодня еще не вырос до той степени интеграции, когда о нем можно говорить как о взрослом субъекте, который имеет единую, сконцентрированную в кулак политическую волю для объявления такой масштабной войны.