Освобождение
Шрифт:
«Способен ли я любить? – думал он. – По-настоящему?»
И можно ли любить меня?
Адам закончил принимать душ, вытерся и – убедившись, что Марти ушел, – прокрался по коридору в свою комнату. Там он переоделся в форму мегакорпорации «Зло интернэшнл» – из голимой синтетики, разумеется, но неплохо скроенную (ведь клиентов мегакорпорации «Зло интернэшнл» не должны обслуживать нищие), взял ключи, одежду для вечеринки, в которую он переоденется у Линуса, и телефон.
Помедлив немного, написал сообщение: «Прости, что рассказал им, бро. Но ты тоже виноват. Жду извинений».
Он отправил
«Подружка Марти залетела. Это не шутка!»
«ЧТО?!?!?! – написала в ответ Анджела. – Он Джуди Блум хоть читал?!»
«В общем, у нас тут адок. Мама воет».
«Повезло тебе! Мои предки вечно всем довольны».
Он улыбнулся, но только потому, что так было надо. Для этого он и написал подруге, верно? А вообще-то улыбаться не хотелось.
Адам замер и прислушался, пытаясь подгадать момент и выскочить из дома незамеченным.
3
Мегакорпорация
«Зло интернэшнл»
Факт есть факт: Терны были гораздо беднее, чем казалось со стороны. Дом (вместе с хризантемами) принадлежал церкви, которая совершенно бесплатно предоставляла жилье семье священника. Но, поскольку они не были хозяевами дома, то и заложить его не могли, чтобы заплатить, к примеру, за образование Марти и Адама (хотя учеба последнего пока была под вопросом). Кроме того, «Дом на камне» удивительно – просто до смешного – мало платил своим сотрудникам.
В «Ковчеге жизни», самой крупной евангелической церкви города Фром, дела обстояли несколько иначе. Они не были конкурентами «Дому на камне» (что вы, какая конкуренция? мы все тут служим Господу, делаем Божье дело!), однако дух соперничества был у Здоровяка Брайана Терна в крови. Годы его службы в «Доме на камне» стали одной сплошной (и тщетной) попыткой обойти «Ковчег жизни» как по количеству прихожан, так и по степени святости в общем зачете кубка «Божье дело».
Несмотря на все его старания, именно у пастора «Ковчега» Терри Лагранда по кличке Волосы и его жены Холли-Джун было четыре прихода по тысяче с лишним человек в каждом, которые по воскресеньям выстраивались в очереди у ворот церкви. Именно проповеди Терри и Холли-Джун об Евангелии процветания звучали особенно убедительно, ведь ездили они на золотом «Мерседесе». Именно у Терри и Холли-Джун были три идеальные черноволосые дочери, старшая из которых подписала контракт со студией звукозаписи. Скоро у нее выходил первый сингл – «Одинокие девушки (невесты Христа)».
Терны из кожи вон лезли, чтобы хоть со стороны казаться достойными соперниками Лаграндам. А в действительности, учитывая, что в прошлом году мать Адама уволили с должности лингвиста-аналитика при Министерстве обороны в Сиэтле, они едва сводили концы с концами. Почти все свободное от учебы время Адам вкалывал, просто чтобы позволить себе чистую одежду и бензин для старенькой двадцатилетней «Хонды», которую он купил по объявлению за четыреста долларов.
А работал он на огромном складе мегакорпорации «Зло интернэшнл» под начальством Уэйда Джиллингса, который в тридцать восемь лет до сих пор заведовал складом (пусть и огромным), носил пугающе тесные брюки и слишком, слишком часто распускал руки.
– Терн! – заорал он, когда Адам проходил мимо унизительно тесной кладовки, служившей Уэйду кабинетом. Из двери высунулась рука и шлепнула Адама по левой ягодице.
Адам закрыл глаза.
– Мы ведь это обсуждали, Уэйд. Я буду жаловаться!
Уэйд – его усы и стрижка вышли из моды лет тридцать назад – скорчил морду грустного щеночка и плаксиво заскулил:
– Я Адам
– Господи, Уэйд…
– Ты опоздал.
– Неправда.
– Почти. Я запросто могу на тебя настучать.
– Я не опоздаю, если ты дашь мне вовремя отметиться.
Уэйд ухмыльнулся:
– Хочешь, чтобы я тебе дал?
Адам повернулся к планшету на стене с приложением для табельного учета – и слишком поздно сообразил, что стоит спиной к Уэйду. Тот шлепнул его по правой ягодице и сказал:
– За работу! Карен и Рене уже в хозтоварах.
Адам со вздохом отметил в приложении время прихода на работу. Пока он добирался до отдела хозтоваров в дальней части огромного склада, телефон у него в кармане несколько раз провибрировал.
«Чувствую некий напряг насчет ситуации у тебя дома, – писала Анджела. – Или меня глючит?»
«Нет, – ответил он. – Все как обычно».
«То есть плохо, как показывает практика. Ну ничего, вечером мы тебя развеселим».
«А ты как? И о чем ты, кстати, хотела поговорить?»
«Успокойся, параноик! Все нормально. Уэйд тебя уже облапал? Между прочим, это карается».
Адам знал Анджелу с третьего класса, но подружились они только в пятом, когда поехали на ночную экскурсию в обсерваторию. Октябрь в штате Вашингтон всегда пасмурный, однако на такой случай коварные владельцы обсерватории запаслись планетарием. Тридцать десятилеток (под бдительным присмотром пары родителей, включая Марик Дарлингтон – мать Анджелы) разложили на полу спальные мешки и глазели, как на потолке разворачивается Вселенная. Шоу длилось всего пятнадцать минут, а потом его просто включили еще раз. И еще. После четвертого повтора начался бунт, и сотрудник обсерватории врубил «лазерное шоу», которое последний раз крутили в начале 80-х, если не раньше. Тридцать сонных подростков начали засыпать под наполненную светом колыбельную «Темная сторона Луны».
Утром Адаму пришла смс: папа сообщал, что заберет его на час позже, потому что миссис Наварре попросила «полечить молитвой» ее ревматоидный артрит.
– Да неужели? – спросила мама Анджелы. И все-таки предложила подбросить Адама до дома.
Адам и Анджела тихо сидели на заднем сиденье, а миссис Дарлингтон – лет на десять старше его матери – без умолку болтала, то и дело поглядывая на них в зеркало заднего вида.
– Ну как, вам понравилось? – спросила она. – Да, настоящий космос вам так и не показали, но шоу было неплохое, когда его крутили в первый раз. А лазерное представление – боже мой, я прямо молодость вспомнила! Однажды я тайком от родителей побывала на таком мероприятии. Дело было в Голландии, все курили травку, и дым стоял коромыслом, а лазерные лучи в дыму казались прямо трехмерными! Кстати, именно тогда тетя Фамке познакомилась с дядей Дирком и забеременела твоим двоюродным братом Лукасом.
– Мам! – Анджела закрыла лицо ладонями.
– А что? – Миссис Дарлингтон покосилась в зеркало на Адама. – Ой, прости, Адам, я не хотела тебя смущать.
– Вы меня нисколько не смутили, – сказал Адам.
Даже наоборот: мама Анджелы разговаривала так, как матери обычно не разговаривают. Он мог слушать ее вечно.
– Мои родители считали, – продолжала она, – что сюсюкать с детьми и избегать определенных тем нельзя. Что это сродни жестокому обращению: из них вырастут нежные тепличные цветочки, которых в настоящем мире просто сожрут заживо. Да мне и самой нравилось, что взрослые ждут от меня понимания. Что это я тянусь к ним, а не они снисходят до меня. Понимаешь?
Конец ознакомительного фрагмента.