От -50 до +50: автостопом и пешком по России, Азии, Африке
Шрифт:
Выше полей, где склон был более крутым, начались стены дворов и домов, узкие улочки с бегающими по ним курами и детьми, и наконец почти плоская площадка между домами: сюда-то старик меня и привёл. Тут же собралось человек двадцать пять; вынесли из дома большую циновку, на ней уселся я и самые уважаемые жители села; молодёжь и дети стояли вокруг. Вынесли чай с молоком, сахар и лепёшки.
Так мне удалось позавтракать; позже я попрощался со стариком и пошёл вниз из селения на уже известную мне дорогу. Удивительно, но село было электрифицировано: на горной речке стояла микро-ГЭС, и кое-где, в высоких маленьких окошках каменных домов-крепостей висели лампы, причём энергосберегающие, и имели они двойную функцию:
Как вернулся на дорогу, заметил, что мир уже проснулся. Не прошло и получаса, как меня подобрал бескорыстный джип, ехавший в узловой посёлок Барак (он же Бахарак). Понеслись!
Мимо меня назад помчались горные сёла, поля, огороды, старички на ослах и вся афганская жизнь. Копны, стога, вязанки сена. Мосты через реки деревянные, непрочные. По дороге видел школу: учитель в масудовке сидит под деревом на пластмассовом стуле и что-то вещает; на земле вокруг учителя под деревом сидит человек тридцать мальчиков и слушают; до дальних тень дерева не достаёт. Под другим, соседним деревом учат девочек.
На одной из скал было краской написано по-русски: «Слава советским воинам!» Из-за скорости сфотографировать не успел, только пыль неслась из-под колёс. Так и прибыли в Барак.
Городок сразу обрадовал: большой и тёплый, повеселее ветренного холодного Ишкашима. На базаре продают всё, напоминает эфиопский Гондар, но поцивильнее, нет попрошаек (лишь одного я заподозрил в нищенстве), и, что самое удивительное, — дорогу, главную базарную улицу, бетонят! Всё в предвыборных плакатах, всякие депутаты, вероятно, обещают забетонировать не только одну улицу, но и весь Афганистан. Единственный фрукт на базаре — яблоки. Из газировок — иранская вода «Замзам» и пакистанская «Кола».
А вот и мечеть — единственное место в посёлке, где нет предвыборной агитации. На месте мирхаба — газовый баллон с лампой, и в дополнение рядом керосинка. Крыша мечети из тонких кривоватых брёвен.
В мечети со мной познакомился странный мужик, выражением лица похожий на мента. «Ман басмач», повторял он, и в подтверждение своих слов достал из карманов какие-то патроны, показал жестами, как он ими стреляет, а потом раздал их окружающим детям, как семечки.
«Мусульман — хуб (хорошо), кяфир (неверный) — хароб», утверждал он. Басмач обещал организовать чай, и даже послал за ним детей (с патронами), но те почему-то не вернулись, или чай готовился очень уж долго. Так и ушёл я несолоно хлебавши (похлебал лишь одну воду из подозрительного источника).
После мечети не прошёл и 150 метров, как увидел арык. Надумал стираться, но тут меня нагнал КАМАЗ, гружёный мешками с картофелем. Я помахал, подобрали и меня. Через каждые сто метров вдоль дороги были подготовлены мешки с картофелем; мы останавливались и грузили эти мешки (а они здоровые, по 70 килограммов). Это был оптовый скупщик картофеля, вёзший его в Кундуз на продажу.
Весь картофель наконец погрузили и забили весь кузов. Машина выехала из города и остановилась в тени деревьев на выезде на Файзабад. Здесь уже оживлённая дорога, проезжают мимо грузовики и маршрутки, но мне спешить некуда. Водители расстелили циновку в тени деревьев у ручья, и на неё уселись пять бородатых людей и стали пить чай. Четверо из них были хозяева картофеля и водители (они ехали в кабине), пятым был я. А ещё девять человек сидели вокруг на земле, бороды они не имели и чая не пили. Это были поставщики картофеля. Я им пытался налить чай, но они смущались и отказывались.
Водитель грузовика, весёлый бородач, оказался общительным человеком. Вот он отошёл в сторонку, сорвал растение и вернулся на циновку; растение оказалось коноплёй. Нюхает и изображает удовольствие.
— Это хорошо? —
— Нет, нехорошо! — смеюсь я.
— Ну ладно, скоро, иншалла, поедем!
(Иншалла — мусульманская присказка, означающая «Если Бог даст» (в отношении к чему-то могущему произойти). Арабы, суданцы и многие афганцы прибавляют «иншалла» после любой фразы, относящейся к будущему: завтра, иншалла, поедем, иншалла, купим что-нибудь, иншалла…)
Тут произошло оживление: с поля в нашу сторону двигались крестьяне с двумя ослами, на каждого из которых было навьючено по два огромных картофельных мешка. Так вот что мы здесь стоим: догрузка картошки! Запихнули новую порцию, продолжили пить чай, крестьяне на ослах привезли ещё мешки и так несколько раз. Пока всё это происходило, я-таки постирался (с мылом) в ручейке-арыке, протекающем рядом. Из этого же арыка все мы умывались, наливали чай, пили (даже без помощи чашек и рук, просто склонившись к воде).
Вообще идея разделения воды на «новую» и «б/у», то есть на водопровод и канализацию принадлежит большим городам. До азиатской глухомани эта идея пока не дошла. Водопровод здесь единый: где-то выше по течению в русле речки строят маленькое заграждение, из-за чего отделяется отдельный ручей, он перетекает в канал и идёт, но уже с меньшим уклоном, отдельно от речки — на поля. Используется для орошения, для питья и мытья, кое-где, бывает, по дороге вращает микротурбину сельской ГЭС, всё больше мутнеет, грязнеет и наконец возвращается в реку или растворяется в лабиринте полей. На эти поля искусно направляют потоки воды, как в Китае, закладывая куском дёрна или камнем одну дырку и открывая воде проход в другую. В горах, где мало людей и много ручьёв, такая система оправдана, мутность и грязность воды почти не повышается; но при большой плотности населения, конечно, пить воду из такого коммунального водовода неуютно.
Покрывшись пылью, мы погрузили картошку и тронулись в путь.
Бурубахайр! — афганское слово, используемое на трассе: поехали!
Миновали благополучно город Файзабад. Это довольно крупный областной центр Афганистана, бывший столицей для «официального» президента Раббани, бежавшего из Кабула и Мазари-Шарифа от наступления «Талибана». Президент Раббани за недолгое житьё в этом городе успел соорудить себе дворец, основанный на скале прямо над бурной рекой Кокча. Этот четырёхэтажный замок был его резиденцией в те дни, когда армия правительства вела тяжёлые бои на горных заснеженных перевалах.
Падение Файзабада было лишь вопросом времени, и президент наверняка уже подготовил себе вписку в соседнем Таджикистане. Ведь талибы уже завелись в 39 провинциях страны, и лишь осталась одна последняя провинция — Бадахшан, — последний «Сталинград» президента Раббани.
Но из-за нежданного поворота судьбы переехать президенту пришлось не в Душанбе или в Москву, а в оставленный им несколько лет назад Кабул. Правда, недолго Раббани царствовал в полуразрушенной столице: на его место американцы подпихнули своего агента, относительно молодого, но уже лысого Карзая. А седобородатого Раббани сплавили на почётную пенсию. Шикарный дворец в Файзабаде превратился в роскошный хотель для богатых иностранцев, и ночлег в нём стоит от $130 с человека. Я не собирался останавливаться в Файзабаде: тут, по сути, нечего было смотреть, кроме базара и президентского дворца-хотеля. Поэтому хорошо, что картошка следовала дальше. Я пригнулся, лёжа на мешках (вместе со мной рядом спали другие бородатые автостопщики, афганцы) — пока над моей головой в десяти сантиметрах со свистом пролетали провода, хаотично протянутые над улицей. Вскоре Файзабад кончился, и мы выехали на свободное пространство. Было жарко и пыльно, хотелось мыться и стираться. Кстати, в Файзабаде был пляж, но купались там только мелкие мальчишки, взрослых не было.