От Анны де Боже до Мари Туше

Бретон Ги

И м-м де Шатобриан горько плакала.

Она бы рыдала еще сильнее, если б знала, что никогда больше не увидит короля Франции.

* * *

Франциск I и Жан де Лаваль, намеревавшиеся «подготовить умы» до того, как соберутся Бретонские Штаты, открытие которых намечалось на начало августа, объехали герцогство более чем за месяц, от души развлекаясь и охотясь, как два приятеля, что, кстати, послужило темой для нескольких издевательских песенок.

В Ванне благодаря поддержке сеньора де Шатобриана права короля были, естественно, признаны высшей знатью, и было решено, что коронование дофина как

герцога Бретонского состоится в Ренне через несколько недель. Эта церемония, положившая конец пятидесятилетним спорам и препирательствам, произошла 16 августа и сопровождалась пышными празднествами, которые просто ослепили бретонцев. Спустя неделю дофин Франции совершил торжественное вступление в Нант под именем Франциска III Бретонского. Франциск I добился наконец своей цели.

В благодарность за это он сделал несколько дорогих подарков своему другу монсеньеру де Шатобриану, а затем, расставшись с этим образцовым мужем, не спеша возвратился в Амбуаз, где иссушенная злобой Анна де Писле поджидала его почти четыре месяца.

Хитрая фаворитка, как только узнала, что король вернулся, улеглась в постель и с видом страдалицы принялась стонать:

— Оставьте меня, дайте мне умереть!

Потом она заперла дверь в свою комнату и отказалась принимать пищу, заходясь при этом «такими громкими рыданиями, что не нашлось при дворе человека, который бы не признал, что она слишком уж переигрывает».

Разумеется, сразу по приезде Франциску I сообщили, «в каком скорбном состоянии пребывает все это время мадемуазель де Писле». Разволновавшийся король бросился к ее постели.

Никто не знает, о чем они говорили. Известно только, что король, явившись в спальню Анны в десять часов утра, вышел оттуда на следующий день в четыре часа пополудни и «казался таким утомленным, как если бы он гнался за оленем»…

Люди «с извращенным умом» пусть думают об этом что им захочется.

Но что бы там ни было, одно бесспорно: они помирились. Вечером улыбающаяся и вновь расцветшая Анна де Писле появилась в великолепном платье и села во главе стола, рядом с королем Франции.

Неужто Франсуаза де Шатобриан уже забыта? Нет. Когда после ужина он остался в своих покоях один, Франциск I задумался над тем, в какое затруднительное положение он попал, оказавшись связанным с тремя женщинами: с Элеонорой из чувства признательности, с Франсуазой по глубокой привычке и с Анной по любви. Думая так, он взял перо и написал стихи, в которых в шутливом тоне изобразил эту запутанную ситуацию. Кончались стихи следующими строчками;

Не вырваться, любовь, мне из твоих тенет,

Ко всем троим меня влечет желанье;

Но есть средь них одна, что всех дороже мне.

«Всех дороже» их трех все-таки была Анна де Писле.

Эти любовные неурядицы не мешали, однако, Франциску I продолжать бороться с Карлом Пятым, возраставшее могущество которого представляло постоянную опасность для Франции.

С тех пор как умерла Луиза Савойская, король научился заниматься всеми делами одновременно, с большой непринужденностью переходить

из супружеской постели в постель Анны де Писле и обратно, нимало не вредя при этом государственным делам.

В данный момент его главнейшей задачей было создание анти — императорской коалиции. Ему удалось объединиться с турецким султаном Сулейманом и с английским королем Генрихом VIII; однако он опасался, что остальная Европа воспримет этот союз как не слишком католический, если можно так выразиться. Действительно, как к этому можно относиться, если один из трех союзников вообще неверный, а второй со времени своего развода — раскольник. Следовательно, необходимо как можно быстрее восстановить равновесие, сблизившись с какой-нибудь благонамеренной державой.

А с этой точки зрения, по мнению Франциска I, не было никого достойнее, чем папа. И тогда он решил незамедлительно женить своего второго сына, тринадцатилетнего Генриха, на родственнице Его Святейшества.

У Клемента VII, незаконнорожденного сына Медичи, имелась кузина, которой он очень гордился и которая всего на три месяца была моложе принца Генриха. Ее звали Екатерина, и все отзывались о ней как о девочке тонкой, сообразительной и умной. А не племянница, как обычно утверждают.

Франциск I, которого меньше всего интересовали столь совершенные достоинства невесты, полагал, что это даже больше того, что ему требуется.

Вот уж воистину, достоинств оказалось более чем достаточно!

Потому что для спокойствия и чести нашей страны было бы куда лучше, если бы эта маленькая Екатерина Медичи оказалась не столь умна.

Но Франциск I не обладал, к сожалению, даром провидения и был уверен, что этот брак — один из самых необходимых для блага Франции. Не мешкая, он сообщил о своих намерениях членам своего совета, которые и одобрили их почти единогласно, за исключением Монморанси.

— Да можно ли всерьез замышлять брак представителя дома Валуа с наследницей флорентийских банкиров? — воскликнул шокированный Великий Магистр.

— Можно, когда этого требует политика, — сухо ответил король.

— Но это же мезальянс, сир, подумайте об этом!

Тогда раздраженный Франциск I решил поинтересоваться на этот счет мнением Великого сенешаля Луи де Брезе и… его жены Дианы де Пуатье, которым он доверял.

Сколь коварна судьба!

Диана, которая и думать не могла, что в один прекрасный день окажется непоколебимой и грозной соперницей Екатерины Медичи, сказала с улыбкой, что маленькая флорентиночка, чьей кузиной она также являлась, обладает всеми необходимыми качествами, чтобы стать очаровательной французской принцессой.

Успокоенный король приказал немедленно составить письменное предложение и брачный контракт, которые кардинал де Грамон спешно отправился вручить папе.

Клемент VII, польщенный возможностью выдать свою кузину за сына французского короля, тут же согласился.

— В приданое за моей герцогиней я дам сто тысяч золотых экю и три бесценных жемчужины: Геную, Милан и Неаполь.

Кардинал де Грамон вернулся точно на крыльях.

— Сир, считайте, что вопрос о браке решен.

Он мог бы, по крайней мере, ознакомиться с тем, что предрекли Екатерине склонившиеся над ее колыбелью астрологи: Она станет причиной огромных бедствий…»