От Белого моря до Черного
Шрифт:
Маршрут автомобильного путешествия.
Благо, что шофер хорошо знает дорогу. Наша «Волга» лихо мчится, со стороны, вероятно, больше похожая на глиссер, чем на автомобиль, а шофер между тем рассказывает:
— Вот так у нас всегда: с утра солнышко, благодать, в полдень потянуло с моря, заволокло, а потом как саданет ливень!
Вернувшись в Архангельск (расстояние по прямой 30 километров), я узнал, что там не было ни одного
Исакогорка
Следуя примеру большинства путешественников и прочих любознательных людей, возвращаюсь из Северодвинска новым путем — по железной дороге. Северодвинск связан с Архангельском пригородным поездом, который здесь называют «дежуркой». По случаю субботнего дня в дежурке полным-полно: одни едут на выходной день в Архангельск за покупками, другие по грибы и по ягоды, или же на рыбалку и охоту.
На маленьких станциях и разъездах с поезда сходят по-лесному одетые люди с «балагушами» за плечами. Балагуша — это фанерный короб полукруглой или полуовальной формы с крышкой, а носят его на ремнях таким же образом, как рюкзак. Бывают балагуши небольшие, а бывают и во всю спину, емкостью, наверное, чуть поменьше одной десятой кубометра. В эти короба набирают грибы и ягоды, ими же пользуются для переноски припасов все те, кто надолго уходит в лес или из далеких селений идет в город за покупками.
Вблизи Северодвинска пейзаж безрадостный: преобладают болота, кое-где с чахлым и редким ельником, с темно-серыми пятнами гнилых топей, почти лишенных растительности, — это «солоня», участки местности, засолоненные проникновением морской воды. Но чем дальше от побережья, тем чаще вперемежку с болотами встречаются леса.
Вскоре болот уже почти не видно, местность повышается и становится не то чтобы глубоко, но, если можно так выразиться, очень густо пересеченной, появляются невысокие, порой крутые холмы и холмики, разделенные ложбинами с продолговатыми озерами и речками.
Преобладают сосна и ель, часто попадаются на глаза и лиственные породы. Рядом с березой, осиной и ольхой чернеют тонкие стволы черемухи, мелькает перистая листва еще какого-то дерева со светлой корой — я стал бы утверждать, что видел ясень, если бы все литературные источники не убеждали меня в том, что этого не может быть. Возможно, это была очень рослая рябина, но ягод на ней я не приметил.
Ветка, ведущая на Северодвинск, у станции Исакогорка соединяется с основной магистралью Северной железной дороги. Исакогорка — важный узел, основной центр переработки железнодорожного грузопотока Архангельска с его портом и промышленными предприятиями. Здесь формируются составы, везущие на юг лес, рыбу, бумагу; здесь сортируются пришедшие с юга вагоны с грузами не только для Архангельска или Северодвинска, но и для портов северных морей.
У железнодорожников Исакогорки славные рабочие традиции. Они уходят своими корнями в те времена, когда трудящиеся российского Севера в боях завоевывали советскую власть. Еще в первую революционную зиму 1918 года через Исакогорку вывозили из блокированного интервентами Архангельска ценные грузы а глубь страны. Нельзя проехать здесь безразличным пассажиром, и я схожу с поезда, чтобы хоть
Заместитель начальника отделения дороги, крупный немолодой человек в форменной одежде, встречает меня, запоздалого посетителя, не слишком любезно. Поначалу кажется, что он грубоват по природе, но потом становится ясно другое: этот человек дьявольски устал. Я уже хотел было оставить его в покое, но видно мои вопросы задели его за живое, и он сам продолжил разговор:
— Да, наши железнодорожники работают, можно сказать, героически. Составы возят одним паровозом такие, что раньше и двумя никто не брал. Паровозное депо Исакогорки свою семилетку берется выполнить за пять с половиной лет. Уверен, раньше выполнят. Да, с планом грузоперевозок у нас как будто бы все в порядке. Но есть некоторые «но». Они вас интересуют?
— Очень даже, — подтверждаю я. — Ведь если говорить о росте грузоперевозок отвлеченно, в абстрактных тонна-километрах, то достигнуть его очень просто: нагрузил чего попало и вози туда-обратно…
— Н-да… Этого, конечно, никто не делает, но что-то похожее иногда получается. Мы привозим груз на станцию Архангельск, оттуда по воде переправляем на правый берег, на областные базы снабжения. Там его «перелопачивают», переправляют обратно на левый берег, и мы везем его назад, в те пункты, где он нужен. Веселая карусель? Или: Северодвинску нужен уголь. Баржами по Северной Двине его привозят в Архангельск, там он переваливается на железную дорогу, и мы через Исакогорку доставляем его к месту назначения. А стоит углубить Никольское русло, пройтись земснарядом через бар — и вот вам короткий водный путь прямо до места.
— Почему же этого не делают?
— Собираются. Давно собираются.
— Скажите, неужели нет никакого органа, который имел бы полномочия просто запретить эти нерациональные перевозки. Тогда хозяйственникам, заинтересованным в доставке грузов, пришлось бы позаботиться о правильной организации грузопотоков.
— Боремся… Есть у нас грузовая служба, она занимается этими вопросами. Но таких прав, чтобы запретить, у нее нет.
— А как со встречными перевозками?
Мы уже вышли из конторы и стояли на перроне у той калитки, где моему собеседнику надо было поворачивать домой.
— Встречные перевозки тоже бывают. Возим на юг дома, а из Сухоны [6] идут дома сюда, на север. А потом предъявляют претензии: железная дорога не справляется. Но если будут только такие перевозки, без которых нельзя обойтись, тогда никто не станет жаловаться на железную дорогу.
— Скажите, а вообще нужно ли ставить задачу увеличения грузоперевозок? Может быть, следует прежде всего решать задачу их упорядочения?
6
Станция в Вологодской области, перевалочная база для грузов, идущих по р. Сухоне.
— Ну уж этого я вам не скажу… Грузооборот, конечно, будет расти, раз будет расти производство и расширяться кооперирование. Но пока не изжиты неоправданные перевозки, радоваться цифрам грузооборота надо с большой оглядкой…
Интересная была беседа, но совесть не позволяла задерживать дольше этого усталого человека, теперь только, к исходу одиннадцатого часа, собравшегося домой. Я пожелал ему спокойной ночи. Он неопределенно кивнул, словно выражая сомнение в том, что ночь будет спокойной, и зашагал своей грузной усталой походкой в сгустившуюся тьму.